След Бешеного
Шрифт:
— Мне и в голову не могло прийти, что так все обернется! — признался Константин. — Дядя, ты поможешь вернуть квартиру старикам Лукошниковым?
— Вне всякого сомнения! — твердо заверил Богомолов.
— Нужно Воронову сообщить: он же где-то за границей… — вспомнил Константин.
— Он уже знает: я ему позвонил из машины. Андрей завтра вылетает в Москву! Как Джулия?
— Лежит пластом дома и никого не хочет видеть…
— Бедная девочка! Столько смертей свалилось на нее одну!
— Дядя, ты не мог бы помочь с опознанием тела Савелия? Я заикнулся, но Джулия так на меня посмотрела, что я понял: пока ее нельзя
— Куда его отвезли?
— В институт судебной экспертизы… Они все сейчас там, — со вздохом ответил Константин и добавил: — Еще нужно о похоронах распорядиться — За это не беспокойся: я попросил твоего отца заняться всеми формальностями…
— Да, ему не впервой этим страшным делом заниматься… А на каком кладбище?
— Думаю, что Троекуровское лучше всего: обычно там военных хоронят… Да не волнуйся ты, Костик! Все будет по самому высокому классу! Как-никак, а хоронить будем Героя России… Переговорю с командующим ВДВ, Георгий Иванович Шпак вроде бы с уважением к Савелию относился… А для прощания гроб выставим в Доме офицеров, с почетным военным караулом, орденами… Постараюсь, чтобы и прощальный салют был…
— Господи! — простонал Константин. — На моих глазах погиб, а поверить никак не могу!
— Эта боль, дорогой мой племянник, еще долго будет терзать не только твое сердце, — тихо проговорил Богомолов. — Есть люди, которые уйдут из жизни и никто о них не вспомнит: был ли такой? Жил ли на этом свете? А есть такие, кто навсегда оставляет вечный след в душах множества людей!
— Это ты точно сказал, дядя! Его след никогда не сотрется в моем сердце!
— твердо произнес Константин…
Документы Богомолова помогли преодолеть все формальности, связанные с опознанием, на которое допускались обычно исключительно ближайшие родственники. Дядя и племянник вошли в прохладное помещение морга. Богомолов встал с левой стороны стола, на котором лежало накрытое простыней тело Савелия, Константин — с правой. Дежурный врач вопросительно взглянул на генерала.
— Открывайте, — кивнул Богомолов.
Если до этого генерал еще тешил себя надеждой, что здесь, возможно, какая-то ошибка, то когда взглянул на лицо покойного, сомнения все отпали: это было лицо Бешеного.
Савелий лежал на спине, и его лицо было таким спокойным, словно он просто заснул и сейчас встанет и спросит:
«А что это вы, ребята, такие грустные? Хлопотно все это… « Внимательно вглядываясь в лицо Савелия, с которым они столько всего в жизни испытали, что вполне могло хватить нескольким людям, Константин Иванович перевел взгляд на его предплечье, но оно оказалось девственно чистым.
«Странно, — подумал Богомолов, — о наколке Бешеного, эмблеме десантников в Афгане, напоминающей череп с костями, из-за которой его прозвали в Афганистане Рэксом, легенды ходили, а сейчас ее нет… Сводить ее сам он ни за что бы не стал… Стерлась, что ли? А может, у мертвых наколка бледнеет?.. « Генерал хотел было поинтересоваться у врача, но посчитал это неуместным и вопрос оставил на потом, Константину: может быть, тот что знает?
Еще больше задумался бы генерал, если бы знал, что кроме наколки, сделанной в Афганистане, у Савелия, в том же самом месте должен быть ожог в виде удлиненного ромба— знак Посвящения… Неужели и Космос отвернулся от него?..
Народу на похороны собралось огромное количество. Гроб с
Прощание началось с девяти часов утра, но люди стали приходить гораздо раньше. Рядом с военным караулом, с траурными повязками на руке, меняясь каждые пятнадцать минут, стояли многие известные всей стране люди. Прислал теплое соболезнование первый Президент России: по-видимому, здоровье не позволило приехать проститься с ним. Не смог прийти и Виктор Черномырдин, который накануне повредил себе ногу, участвуя в пробеге на снегоходах.
Но могли ли не проститься с Савелием Павел Грачев и Борис Громов, знавшие покойного еще по Афганистану, и сотни и сотни афганцев, приехавших из разных городов бывшего Советского Союза, чтобы отдать последнюю дань памяти честному и смелому человеку. Именно в такие моменты стираются границы между бывшими братскими республиками…
Церемония прощания планировалась до трех часов дня, но людей оказалось столько, что ее продлили еще на час, потом еще. И только в начале шестого огромный кортеж машин двинулся в сторону Троекуровского кладбища. Каждые пятнадцать минут, словно водители договорились заранее, синхронно звучали гудки двигавшихся колонной машин, и к их хору обязательно присоединялись гудки всех проезжающих мимо, словно хотя бы таким образом почтить память великого человека.
Перед тем как процессия тронулась от Дома офицеров, к Константину Рокотову подошел Ростовский и протянул ему видеокассету.
— Что это?
— Все, что происходило в цехе… сам увидишь…
— Спасибо, Андрюша, — тихо сказал Костик и прижал кассету к груди…
Попрощаться с Бешеным пришли не только те, кто близко знал, любил покойного и кто дружил с ним и поэтому считал своим долгом отдать другу последнюю дань. Были на кладбище и те, кто ненавидел Савелия лютой ненавистью и пришел сюда лишь для того, чтобы воочию убедиться, что его уже можно не бояться.
Благодаря стараниям Михаила Никифоровича последнее пристанище для Бешеного было, подобрано буквально в нескольких метрах от могилы его друга — Олега Вишневецкого.
Как Михаилу Никифоровичу удалось за такое короткое время сделать памятник, остается полной тайной. Но у могилы стояла черная гранитная плита, на которой был выбит точный портрет Савелия с его неизменной улыбкой. Казалось, он говорит всем присутствующим:
«Не унывайте, ребята: Мухтар постарается!»
Что в Доме офицеров, что на кладбище, на специально принесенной скамеечке, Джулия сидела рядом с гробом Савелия и не мигая смотрела на него. Сидела молча и неподвижно, словно статуя.
Нет-нет да и катились по ее щекам крупные слезы отчаяния и скорби. Рядом с ней все время находились Андрей Воронов и его жена Лана, которая, вытирая слезы Джулии, не замечала своих, текущих, не прекращаясь ни на секунду.
Чуть сзади родных стояло пятеро десантников с автоматами на груди. Именно им выпало производить троекратный салют.
Выступающих было очень много: каждый хотел сказать о покойном то, что, по его мнению, было известно только ему одному.
Мы же остановимся только на речах трех человек…