След черного волка
Шрифт:
«У меня есть невеста, – сказал он ей еще в первую их встречу. – Только я не знаю, где она».
«Я здесь!» – мысленно отвечала ему Лютава, глядя в темноту, полную дыханием спящих смолянских отроков и чувствуя тепло обнимающей ее руки.
Впервые в жизни ее обнимал во сне другой мужчина, кроме брата, и от тревожной непривычности этого ощущения Лютава никак не могла расслабиться и заснуть – не помогала даже усталость. Сильнее всего она сейчас хотела очутиться рядом с Лютомером. Впервые она оказалась оторвана от брата и отдана во власть другого мужчины – пусть случайно и ненадолго, как она верила, – и грудь заливала тоска, грозящая удушить. Когда ее минувшей
Но Лютава не хотела этого! Без брата ей было плохо, как рыбе на суше. Тысячи девок запрыгали бы от радости, если бы им светило стать женой этого веселого плечистого парня и княгиней смолян, то есть верховной жрицей и госпожой всех днепровских кривичей. Но для Лютавы это все означало разрыв с угрянскими лесами и братом, и никакие блага не смогли бы возместить ей эту потерю.
Издалека донесся волчий вой. Лютава встрепенулась: она узнала голос. Ее брат давал ей знать, что он близко и не забыл о ней. Хотелось ответить: я здесь, я жива! Но она понимала: это будет самоубийство. У каждого из спящих в этой избе под рукой топор – и у Зимобора тоже. Подай она голос по-волчьи – все эти десять отроков немедленно вскочат и разом вдарят по источнику звука. Даже не пытаясь поглядеть, человек там или волк…
Надо постараться заснуть. Неизвестно, что будет завтра, но силы ей понадобятся. Лютава закрыла глаза.
Ровное дыхание Зимобора щекотало ей шею. Но что-то было не так… Запах чужого человека вместо родного Лютомерова тревожил ее и отгонял сон. Неужели дальше так будет всегда?
Но ведь это переживает каждая девка! Не зря невесту одевают в смертную сряду и прощаются с ней, как с умершей, – выходя замуж, каждая переживает разрыв со своим родом и врастает в чужой. Получается по-всякому – у кого как. И неужели она, Лютава, дочь Велезоры, умеющая ходить в Навь и договариваться с ее темными обитателями, не справится с тем, с чем худо-бедно справляется любая Милушка и Добрушка – все простые девки, что хихикают на павечерницах, без конца обсуждая, «как он на меня посмотрел»?
Вдруг Лютава осознала, что именно не так. От Зимобора пахло совершенно не так, как положено пахнуть от мужчины в походе, – дымом, лесом, конем, влажной шерстью и кожей, потом. Нет, живой человеческий запах его тела она тоже ощущала, но поверх него стелился бледно-зеленой сенью другой – травяной, растительный. Запах засушенной травы молодильника. Даже вспомнилась клеть на Волчьем острове, где они с бабой Темяной сушили и хранили целебные травы. Молодильником лечат боль в груди и слабость сердца. Но уж на человека с больным сердцем Зимобор не походил – про таких, как он, говорят «кровь с молоком».
Молодильником веяло от белой девы в луче занебесного света. Этот запах – знак его покровительницы. Перед глазами Лютавы вновь встала цветочная дева – белая и сияющая,
Запах ландыша беспокоил, томил, волновал. Лютаву пробрала дрожь. В животе ощущалась пустота, по телу растекалось томление, отдававшее лихорадочной жаждой. Лютава даже испугалась: и природы этого чувства, и его силы. Она знала его – нередко она испытывала его, и это была одна из главных трудностей ее жизни. Оно было неотделимой частью ее любви к Лютомеру, но она знала, до каких пределов ему можно давать волю. А сейчас это влечение впервые было направлено на чужого мужчину – того, что обнимал ее сейчас.
Цветочный дух усиливался – теперь это было веяние свежих весенних цветов, что сияют жемчужинами среди зелени мха и своих листьев-лодочек. Лютава широко распахнула глаза, ожидая увидеть столп белого света – но видела лишь тьму спящей избы. Однако чувство близости иного не отступало. Она вновь смежила веки – и тогда увидела.
Сияющая облачная белизна была рядом – и вокруг нее. Лютаву охватывало кольцо жемчужного света, овевало свежим духом цветущего ландыша, будто прохладной водой. Этот запах рождал в теле томление, сулящее близкое блаженство – и властно толкающее к мужчине у нее за спиной.
Но в то же время это чувство было чем-то вроде чужой сорочки, надетой на душу. Лютава ясно понимала: все это внешнее, постороннее. Рядом была совсем иная сущность, могучее существо, которое пыталось войти в нее и слиться с ней. Вернее, влить в себя, растворить в себе и заставить служить себе, поскольку силой это существо неизмеримо ее превосходило. Она ощущала это так же ясно, как любой человек ощутил бы объятия медведя.
Имеющая опыт в обращении с духами, Лютава попыталась закрыться – но ее защита была мгновенно снесена. Она заворочалась, пытаясь выбраться из объятий Зимобора, встать и отойти; даже не вспомнила про раненую ногу, пока под коленом не вспыхнула резкая боль.
От ее движения Зимобор очнулся, стиснул ее и развернул к себе.
– Куда…
– Пусти… – сдавленно прошипела Лютава; она упиралась руками в его грудь, и при этом ее разрывало желание прижаться к нему, обвить руками его шею…
Зимобор обнял ее и наклонился над ней; она ясно ощутила, что он так же сильно возбужден, хотя, кажется, не вполне еще проснулся. Остаток ее собственного существа пришел в ужас: вот сейчас все и случится, она будет принуждена отдаться чужому мужчине, отцу ее будущего сына – Радомира…
А то, построннее, существо ликовало в предвидении близкой победы и весело смеялось, убеждая: все прочее неважно, бояться нечего, главное в жизни – любить! Нынешний миг – важнее всей остальной жизни, ибо в нем – труд божества. Чужая любовь и влечение потоком молока и меда текли через душу и тело Лютавы, смывая остатки ее памяти о самой себе. Она больше не могла противиться; сила этой страсти сделала ее слабой, тянула покориться, расслабиться и раскрыться ему навстречу…
– Дивина! – изумленно, но и обрадованно охнул Зимобор. – Ты, лада моя…
Она лишь мельком отметила, что он называет ее каким-то другим именем, а голос его звенит восторгом и любовью.
Как вдруг рядом послышалось грозное рычание. Это было как туча, враз накрывшая солнце; сияние угасло, кипение в крови утихло. На облако жемчужного света, висевшее перед закрытыми глазами Лютавы, упала густая тень. Чары не разрушились совсем, но ослабли; Лютаву еще била дрожь от нетерпеливого, жгучего желания, но она уже вспомнила, кто она, где и с кем. И снова осознала, что это влечение – не ее собственное.
Конец ознакомительного фрагмента.