След грифона

Максимов Сергей Григорьевич

– Спрашивайте.

– Спросим. А как вы думали? Как могло случиться, что из окружения не вышел никто из старших командиров дивизии, а вы вышли?

– Это у немцев спрашивать нужно, – не зная, что еще можно сказать, отвечал Соткин.

– Я и спрашиваю у вас как у немца, – без тени сомнения произнес особист.

Трудно предсказать, чем закончился бы этот разговор, но в дверь без стука вошел недавний попутчик Соткина. Молчун, как оказалось, обладал густым, грубым и сильным голосом.

– Товарищ старшина, следуйте

за мной, – точно медведь пробасил, или даже проревел, недавний молчун.

– Куда это? Что значит «следуйте»? – Голос особиста показался голосом ребенка после баса вошедшего.

– Верните старшине ремень. И выполняйте приказ, – уверенно продолжил подполковник.

– Чей приказ? Я не подчиняюсь здесь никому, даже штабу армии.

– А придется... Приказ представителя Ставки Верховного Главнокомандования и командующего Резервным фронтом генерала армии Жукова, – совсем раздавил своим голосом особиста Молчун.

Не только особист, но и Соткин был потрясен сказанным. Он машинально взял из рук лейтенанта свой ремень, одернул и расправил гимнастерку. Молча пошел за подполковником. Следом, что-то бормоча себе под нос, засеменил особист.

Вошли в большой деревянный дом – вероятно, бывшее здание сельского совета. В просторной комнате около большого стола сидели командующий 24-й армией генерал Ракутин и командующий Резервным фронтом, представитель Ставки генерал армии Жуков. У одного из окон на лавке сидел еще какой-то майор.

– А тебе чего здесь надо? – не скрывая раздражения, спросил Жуков представителя ведомства Берии.

– Товарищ генерал армии, произвожу следственные действия в отношении арестованного, бывшего старшины Соткина, – доложил особист.

– Уже бывшего? Ты его, что ли, разжаловал? Ну-ка марш отсюда, пока я тебя не разжаловал! – пригрозил будущий маршал.

Майор, сидящий у окна, знаками показывал особисту, чтобы тот вышел.

– Есть! – приложив ладонь к козырьку фуражки, неловко отсалютовал особист. Резко повернувшись через левое плечо, он почти строевым шагом вышел из комнаты.

– Садись, – приказал Жуков Соткину, не здороваясь.

Соткин не знал, как ему себя вести с бывшим сослуживцем, достигшим таких высоких чинов и званий. В том, что Жуков его узнал, он был абсолютно уверен. В любом случае он решил пока молчать. Жуков же вел себя так, будто они в последний раз встречались вчера, а не более двух десятков лет назад.

– Это он, – сказал Георгий Константинович генералу Ракутину и загадочному майору, по-прежнему сидящему у окна. – Соткин Александр Александрович.

– Ну тогда вы побеседуйте, не будем вам мешать, – вставая со скрипучей табуретки, произнес генерал Ракутин.

Вслед за генералом Молчун и загадочный майор, которого слушаются особисты, вышли, оставив Жукова с Соткиным наедине.

– Ну здравствуй, что ли? – по-прежнему без рукопожатия поприветствовал Жуков.

– Здравствуй, Георгий

Константинович, – грустно улыбнувшись, ответил Соткин.

– Не рад?

– Ей-богу, не знаю, радоваться или плакать, – совершенно искренне ответил Соткин.

– Вот и я не знаю, Саша. То, что в твоих документах, – правда?

– Истинная правда.

– А на войну как попал? Добровольцем, что ли?

– Ну да, – ухмыльнулся Соткин.

– Как-то странно ты отвечаешь.

– Выхода другого не было, Георгий Константинович, – чуть сбившись на отчестве, ответил Соткин. – Вот и ушел воевать. А вообще ломать перед тобой комедь не хочу. Вспоминал я тебя, хочешь – верь, хочешь – не верь, очень часто. Когда тебя в разведке в октябре 1916 года под Сас-Реген контузило, меня начальство насчет офицерства все-таки догнуло. Или военное училище, или военно-полевой суд! Выбора не оставили. Вот такие дела, – сообщил Соткин, предоставляя Жукову самому додуматься, что за этим последовало во время Гражданской войны.

– Значит, в их благородия все же угодил, – грустно констатировал Жуков, сразу поняв, какие последствия для Соткина имело его офицерство. – А я тогда очнулся только через сутки. Доктора сказали, что какой-то друг в госпиталь привез. Как ребенка в седле на руках держал. Сильный такой, говорили. Ты?

– Ну а кто еще?

– Потом в Харьков эвакуировали. Слух частично потерял. Но ничего, восстановился.

– И про Харьков я знаю. Прощаться перед училищем приезжал. Тебя уже не застал. Сказали, что ты в эвакуации.

Зная характер Соткина, соотнося его нынешнее положение и воинское звание старшины при наличии еще дореволюционного военного образования, Жуков был уверен, что во время Гражданской войны его фронтовой товарищ, конечно, воевал. И, как это ни горько было осознавать, воевал на стороне белых. Потому что, воюй он на стороне красных, быть бы ему теперь генералом, не меньше. Если, конечно, не убили бы в Гражданскую войну и не репрессировали потом. Он вспомнил, как они с Соткиным, будучи еще в учебной команде, проучили унтера Бородавко.

– Эх, Саша, Саша, – выдыхая из легких воздух, грустно вымолвил Жуков. – И что же мне с тобой теперь делать, друг ты мой любезный? А чем после Гражданской войны занимался?

– Да ничем особенным. В основном сидел в лагерях и тюрьмах, – кратко ответил Соткин.

– По тебе не скажешь.

– Так я не по политическим статьям сидел. Когда понял, что все равно упекут, то сам себя и посадил по статье уголовной.

Жуков улыбнулся. В этом был весь Соткин...

– Как меня Бог миловал не стать офицером, – размышлял вслух Георгий Константинович. – А ведь вся жизнь наперекосяк пошла бы. Хотя кто знает! Ты знаешь, кого я встретил из времен нашей молодости? Ни за что не догадаешься. Помнишь капитана-генштабиста, что нас с тобой к Георгиям представил за немецкого полковника?