След грифона
Шрифт:
– Да, положительно нам сейчас недостает Крымова, – желая выручить Корнилова и увести разговор от неприятной для него темы, заговорил Деникин.
Корнилов понял Деникина, но прямой и сильный его характер противился сочувствию и поддержке, от кого бы она ни исходила.
– И я, и генерал Алексеев вышли из военной ложи. Мы подверглись «радиации». Вы, вероятно, это знаете. Вы до последней минуты были рядом с Крымовым и, надо полагать, слышали от него достаточно такого, что оглашать не желаете, – продолжал
– Так точно, ваше превосходительство, – ответил Суровцев. Сам же взглянул на Романовского. Он не располагал сведениями о том, является ли Иван Павлович Романовский членом военной ложи, но знал о членстве в тайном обществе некоторых людей, близких к нему. Романовский не отвел взгляда, но это ни о чем не могло свидетельствовать. Так или иначе 5 апреля 1920 года он погибнет от рук члена тайной монархической организации поручика М. А. Харузина, абсолютно уверенного, что Иван Павлович Романовский – масон и главный виновник поражений Вооруженных сил Юга России. Но о его гибели было суждено узнать не всем участникам совещания. Трагическая судьба генералов с этого дня была предрешена.
– Говорите, я приказываю, – не на шутку разошелся Лавр Георгиевич.
– Вы только что изволили сетовать на качественный состав столичного гарнизона. Александр Михайлович Крымов объяснил мне причину такого положения дел, – спокойно докладывал Мирк-Суровцев. – Я был поражен, когда узнал, что в течение целого года части, расположенные в столице, не отправлялись на фронт с той единственной целью, чтоб поддержать антиправительственный заговор силой оружия. Виновниками такого положения в столице, в его наводнении неблагонадежными частями Крымов называл генералов Алексеева и Гурко и всю военную ложу. Винил он и себя.
– Бог нам судья. Все мы сильны задним умом. Но сейчас я убежден в том, что нужно действовать, – подвел черту под разговором Лавр Георгиевич. – Кроваво-красному знамени революции мы просто обязаны противопоставить белое знамя очищения от всякой скверны, заполонившей страну.
В дверь кельи-камеры постучали. Взгляды присутствующих тревожно обратились ко входу.
– Ну вот, – тихо произнес Марков. – По-моему, это и пришла судьба, чтоб тащить нас за волосы.
– Войдите, – решительно сказал Корнилов.
На пороге возник полковник Генерального штаба Кусонский. Суровцев виделся с ним сегодня утром в ставке. Они обсуждали секретные донесения агентов. О предстоящей поездке в Быхов Кусонский не упоминал. Вид у полковника был встревоженный. Шинель и фуражка промокли от дождя. Концы башлыка, точно грязные осенние лопухи, лежали на погонах.
– Через четыре часа Крыленко приедет в Могилев, который будет сдан Ставкой без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас
– Что ж, свершилось, – перекрестился Корнилов. – Голубчик, – обратился он к Мирку-Суровцеву, – разбудите подполковника Эргардта и позовите его сюда вместе с комендантом.
– Слушаюсь!
– И не сердитесь на меня за резкость, – напутствовал вспыльчивый, но отходчивый Корнилов. – Вы же знаете, как я вас ценю и по-отечески люблю.
Мирк-Суровцев разбудил коменданта тюрьмы и подполковника Текинского полка Эргардта.
– Что, Сережа? Да-да, – сонно бормотал Эргардт, который спал не раздеваясь, – сейчас иду, только умоюсь.
Когда они вошли в келью Корнилова, тот уже отдавал приказание коменданту:
– Немедленно освободите генералов.
Увидев вошедшего Эргардта, Корнилов уже приказывал ему:
– Текинцам изготовиться к выступлению к двенадцати часам ночи. Я иду с полком.
Суровцев протянул коменданту запечатанный сургучом пакет.
– Что это? – спросил Корнилов.
– Как было условлено, я сфабриковал поддельные приказы следственной комиссии Шабловского об освобождении пяти генералов.
– Это вам, – передавая пакет коменданту, сказал Корнилов, – на тот случай, если вас начнут спрашивать, на основании чего вы действовали, освобождая нас. А также для того, чтоб не подводить солдат Георгиевского батальона. У вас что-то еще? – обратился Лавр Георгиевич к Мирку.
– Маршруты движения. А также документы для всех, кто едет на Дон нелегально, – ответил офицер и выложил на стол из служебного портфеля несколько запечатанных пакетов.
– Благодарю вас, голубчик. Что еще?
– Ваше превосходительство, мне необходимо выехать в Могилев. Нужно свернуть всю конспиративную деятельность. Оставить инструкции. На Дон я буду пробираться после посещения столицы.
– Автомобиль ждет меня. Так что охотно возьму вас с собой, полковник, – вмешался в разговор Кусонский, так и не снявший мокрой от дождя шинели.
– Ну что ж, с Богом! – подвел черту под разговором Корнилов.
Суровцев тепло попрощался с генералами. Все по очереди его обнимали, жали руку.
– Ждем вас в Новочеркасске, – последним из генералов, заключая Суровцева в объятия, сказал Марков.
– Храни вас Бог, – отвечал полковник, в солдатской гимнастерке, без орденов и аксельбанта и непохожий-то на полковника из-за молодых своих лет.
В этот день, 20 ноября 1917, года Суровцев увидел предательство во всей своей отвратительной и неприкрытой сути, он понял душой и телом характер Гражданской войны – войны на полное уничтожение. Войны, которая напрочь отвергала всякое перемирие и милосердие к побежденным врагам.