След хищника
Шрифт:
— Это уже лучше, — сказал он. — Каждый раз, когда я буду приходить, вставай.
— Хорошо.
— Ты наговоришь на пленку. Ты понимаешь, что я хочу сказать. И скажешь. — Он на мгновение замолчал. — Если мне не понравится то, что ты говоришь, мы начнем снова.
Я кивнул.
Он вынул из кожаной сумки магнитофон и включил его. Затем вытащил из кармана листок с указаниями, встряхнул его и протянул мне свою собственную версию послания. Знаком приказал мне начинать. Я прокашлялся и, как мог бесстрастно, начал:
— Это Эндрю Дуглас. Выкуп за Моргана Фримантла
Он выключил запись.
— Этого я не просил тебя говорить, — подчеркнул он.
— Нет, — скромно кивнул я. — Но это сэкономит время.
Он поджал губы, подумал, велел мне снова начинать и нажал кнопку. Я продолжал:
— Это Эндрю Дуглас. Выкуп за Моргана Фримантла снижен до пяти миллионов фунтов. Эти деньги должны быть высланы заверенным чеком в «Кредит Гельвеция», Цюрих, Швейцария и положены на номерной счет 26327/42806. Когда деньги поступят на счет, Морган Фримантл будет освобожден. После этого не должно быть никакого вмешательства со стороны полиции. Если вмешательства не будет, если деньги поступят в швейцарский банк без ограничений и их можно будет без задержки перевести на другой счет, меня освободят.
Я остановился. Он нажал кнопку и сказал:
— Ты не закончил. Я посмотрел на него.
— Ты скажешь, что в противном случае тебя убьют.
Его темные глаза впились в мои. Он сейчас сидел, и наши головы были на одном уровне. Я видел, что это не простая угроза. Он снова нажал на кнопку.
— Мне сказали, — холодно добавил я, — что в противном случае меня убьют.
Он коротко кивнул и выключил магнитофон. Засунул его в одно отделение сумки и полез в другое за чем-то еще. У меня в животе зашевелился дикий страх, и лишь огромным усилием воли я подавил его. Но это был не пистолет и не нож, а бутылка из-под кока-колы с какой-то молочно-белой жидкостью.
Но я отреагировал на это почти так же плохо. Несмотря на прохладу, меня прошиб пот.
Он вроде бы не заметил. Отвернул крышечку и порылся в сумке, вытащив толстую пластиковую трубочку с веселыми полосками.
— Бульон, — сказал он. Сунул трубочку в бутылку и поднес ее к моему рту.
Я втянул немного. Это был куриный бульон, холодный, очень густой. Я быстро выпил все, опасаясь, что он отнимет.
Он смотрел, не говоря ни слова. Когда я закончил, он бросил трубочку на землю, завернул крышечку и сунул бутылку в сумку. Затем снова окинул меня долгим, задумчивым, упорным взглядом и тут же ушел прочь.
Я сидел на глинистой земле и чувствовал себя таким жалким и слабым.
Черт побери, подумал я. Черт все это побери... Все дело во мне, думал я. В каждой жертве. Безнадежное чувство унижения, мучительное чувство вины за то, что я дал себя похитить.
В плену, голый, одинокий. Жизнь зависит от того, принесет враг еду или нет... Классические признаки синдрома надлома жертвы. Я вновь вспомнил учебное руководство. Пускай по чужому опыту я и знал, как что бывает, это не слишком-то помогало мне пережить нынешнее потрясение.
В будущем я запомню все, что мне говорили, не только головой, но каждой клеточкой
Глава 19
Снова начался дождь. Сначала отдельные тяжелые капли, шлепались на мертвые листья, затем хлынул ливень. Я поднялся и стоял под дождем, как под душем. Вода намочила мне волосы, холодными струйками потекла по телу. Это было странно приятно.
Я снова немного попил, глотая воду не захлебываясь. Наверное, я очень экстравагантно смотрелся, стоя среди намокающей лужайки.
Мои древние шотландские предки шли в битву нагими, с одним только щитом и мечом, с гиканьем и ревом сбегая вниз с вересковых холмов, поражая души врагов страхом. Если эти древние горцы могли сражаться такими, как сотворила их природа, то и я смогу стойко выдержать этот день.
Интересно, а горцы, прежде чем идти на битву, не укрепляли ли дух ячменным самогоном? Думаю, это придавало им больше отваги, чем куриный бульон.
Дождь зарядил надолго, лил без перерыва. Только когда снова начало темнеть, он немного ослаб, но к тому времени земля вокруг дерева стала такой мокрой, что сидеть на ней было бы все равно что в грязевой ванне. И все же, простояв целый день, я сел. Если и завтра будет дождь, с мрачной насмешкой подумал я, то грязь смоет.
Снова наступила долгая холодная ночь, однако до гипотермии было еще далеко. Когда дождь кончился, моя кожа высохла. Наконец, несмотря ни на что, я снова уснул. Мокрый рассвет и еще пару часов после я провел в мрачных размышлениях, придет ли снова Джузеппе-Питер, — я умирало голоду. Он пришел. Как и прежде, появился неслышно, уверенно прошел сквозь лавровые заросли, в том же пиджаке, с той же сумкой.
Я встал при его приходе. Он ничего не сказал, Просто кивнул. На его прилизанных волосах лежала водяная пыль — влажность была процентов сто, хотя мелким дождем это нельзя было назвать. Он шел осторожно, выбирая путь среди луж. Сегодня вторник, подумал я.
Он опять принес бутылку бульона, на сей раз теплого, красновато-коричневого, с привкусом говядины. Я выпил его медленнее, чем вчера, более-менее уверенный, что и на сей раз он не отнимет бутылку. Он подождал, пока я закончу, выбросил трубочку, завернул крышку, как и в прошлый раз.
— Ты будешь на улице; — сказал он неожиданно, — пока я не приготовлю место в доме. Еще день. Или два.
Я был ошарашен. Мгновение спустя я спросил:
— Одежду бы...
Он покачал головой.
— Нет. — Затем, посмотрев на облака, сказал:
— Дождь чистый.
Я чуть было не кивнул. Движение было еле заметным, но он увидел.
— В Англии, — сказал он, — ты победил меня. А здесь я тебя победил.
Я ничего не сказал.
— Мне сказали, что это был ты — тогда, в Англии. Ты нашел мальчика.
— Внезапно он разочарованно пожал плечами, и я понял, что он до сих пор в точности не знает, как это было сделано. — Это твоя работа — выручать похищенных. Я не думал, что может быть такая работа, кроме как в полиции.
— Да, — безразлично сказал я.