След крови
Шрифт:
Она медленно брела за матерью с коляской. Поначалу Мадлен страшилась выходить на улицу, боялась встретить одноклассников, спешащих на занятия. Кто они, юные создания в школьной форме? Но теперь ей не было до них никакого дела. Ее сердце было далеко, она ненавидела этот город. И не потому, что Бат не был красив — с его-то внушительными золотистыми каменными фасадами, местами покрытыми столетней копотью. Мадлен все бы отдала, чтобы увидеть дом, возведенный из выгоревшего на солнце дерева, с бирюзовыми ставнями, с резной верандой филигранной работы и попугаем, который
— Эй, вы двое, подождите! — окликнула она.
Мать остановилась и обернулась.
— Магдалена, прибавь шагу. Ты плетешься как старуха. — Она расстегнула ремни коляски и взяла ребенка на руки. — Кьето, чикийя. [19] Мы должны подождать твою сестру.
Сестру. Вот кто она теперь. Она была против, но мать оказалась настойчивой, ее сила сантеры и упорство вселяли страх. Мадлен же, наоборот, лишилась последних сил сопротивляться. Она была уверена, что мать обидела ее не намеренно. Она любила Мадлен, но малышку — и это было очевидно — она любила больше.
19
Тихо, малышка (исп.).
Невилл встретил их, когда они вернулись в огромный особняк в георгианском стиле, который он приобрел, подчинившись внезапному порыву и ни у кого не спросив совета. Отец все реже и реже бывал дома.
Мадлен бросилась ему в объятия.
— Привет, малышка! — воскликнул он, захваченный врасплох. Теперь они редко обнимали друг друга. Искусство интересовало Невилла куда больше, чем родная семья.
— Папа, мы можем поехать на праздники домой? Прошло уже полтора года. Я ненавижу этот город!
Отец повернулся к Росарии.
— Ты видишь, что происходит? Ребенок пропустил две четверти в школе.
— Врач сказал, что ей нельзя ходить в школу, — пожала плечами Росария. — Да она и сама отказывается туда идти.
— Это просто смешно! С понедельника она вернется на занятия, даже если придется повторить весь год. Она должна, черт возьми, закончить хотя бы неполную среднюю школу!
Мадлен ударила отца по руке.
— Я стою рядом с тобой! — воскликнула она. — Ты можешь обращаться прямо ко мне. Нам не нужен посредник.
Она сбросила куртку, туфли и убежала в оранжерею — единственное место в доме, где она чувствовала себя более-менее спокойно. Здесь она целыми днями сидела, поджав под себя ноги, на старом потертом диване, оставшемся от прежних владельцев, и рисовала муравьев. Муравьи, тысячи муравьев, ими кишели целые страницы. Весь пол был
Но сейчас она упала на диван с криком:
— Я американская шлюха, которую обрюхатили! И семья у меня придурки! Как я вернусь в школу и посмотрю людям в глаза?
Вошел Невилл.
— Придержи язык, маленькая дрянь! Что это на тебя нашло? Нельзя так разговаривать с родителями.
— Правда? — усмехнулась она. — Уж кто бы командовал! Тебя никогда не бывает дома. Мама не подпускает меня к собственному ребенку. Она называет меня сестрой, черт побери! Я здесь как бельмо на глазу.
Мадлен разрыдалась.
— Думай, что говоришь! — отрезал отец, не в силах подобрать нужные слова.
Мадлен ожидала, что он позовет мать, чтобы уладить конфликт, но, к его чести, делать этого он не стал. Он закрыл дверь и присел возле Мадлен, ожидая, пока она успокоится. Через некоторое время он поднял с пола рисунки.
— Господи, девочка моя! — воскликнул он. — Ты только посмотри… Ты вся в отца!
Мадлен молчала. Меньше всего она жаждала походить на отца.
Он поднял еще несколько рисунков.
— Почему так много муравьев?
— Мог бы и сам догадаться, — пробормотала она сквозь слезы. — Ты же меня научил.
Он обернулся и посмотрел на дочь. Как будто впервые ее видел.
— Чего ты хочешь, малышка? Чего ты хочешь от жизни?
— Все предельно просто. Я хочу вернуть свою дочь и уехать домой.
Он решительно покачал головой.
— Ты слишком юна и для первого, и для второго.
— Ерунда. Мне уже семнадцать. Если я захочу, то смогу и ребенка забрать, и домой вернуться.
— Твоя мама этого не вынесет. Ты этого хочешь?
— Прекрасно, давай все валить на меня! Какого черта тебя не бывает дома? Ты ее муж. — Она осуждающе ткнула пальцем ему в грудь. — Дело в том, папа, что у тебя своя жизнь. Мама счастлива, заботясь о малышке, я под боком, чтобы она не скучала, поэтому ты — великий художник Невилл Фрэнк — можешь вести светский образ жизни, словно холостяк.
Отец отвесил ей пощечину — не слишком сильную, но довольно ощутимую. От этого Мадлен словно очнулась, у нее тут же прояснилось в голове. Казалось, впервые за много лет она мыслит необычайно четко. Она холодно спросила:
— Чем, черт побери, ты занимаешься в Лондоне? И с кем?
Она дерзко задрала подбородок и подставила другую щеку, но пощечины не последовало. Когда она украдкой посмотрела на отца, он разглядывал очертания Бата на фоне неба. Он не смотрел ей в глаза, когда сказал:
— Раз уж ты задаешь вопрос в лоб, я расскажу тебе, как обстоят дела. Я попытался уговорить твою маму забрать тебя и малышку и вернуться в Ки-Уэст, пожить в нашем особняке. Там ей было бы намного лучше, и вы бы ни в чем не нуждались. Но она категорически отказалась уезжать от меня. Вместе до гробовой доски — вот ее принцип.
— Повезло тебе, — заметила Мадлен, попытавшись скрыть сарказм в голосе. — Повезло, что у тебя такая любящая и преданная жена.
— Только не думай, что я не люблю ее, — слабо запротестовал отец.