След Махно

Сотник Лора Морисовна

Это была далеко не та судьба, которую выбрала для себя Цетка. Она погрузилась в заботы о долгожданном ребенке и просто была счастлива, что Нестор о нем знал и несколько раз держал на руках, целуя в животик. Ведь прикосновение к ребенку отцовых рук — это касания Творца! Это высшее благословение на жизнь.

К несчастью, у вроде бы нормального малыша довольно скоро начал обозначаться порок развития — горб. У Цетки от горя разрывалось сердце и это принудило ее уклоняться от дальнейших встреч с Махно, прятать от него ребенка, которым она еще недавно так гордилась. Неизвестно на что она надеялась, но ей до невыразимой жути было стыдно выглядеть в глазах Махно матерью уродца. Бесспорно,

это потрясло бы и Нестора, а в таком состоянии он способен был на любой взрыв с маханием саблями и с пальбой из наганов, потому что только оружием и преданием смерти тех, кто делал его несчастным, он решал проблемы и облегчал свою душу. Чтобы батька Махно, гроза всея Украины, прослыл отцом горбатого сына, врожденного калеки, убогого дитяти? Да никогда бы он этого не допустил! Понимать это Цетке было страшно! В замешательстве и в слезах, мотивируя свои поступки необходимостью лечиться у знахарок после тяжелых родов, уезжала она из Славгорода в забитые хутора, пряталась от знакомых, от махновцев, от всех, кто мог бы увидеть ребенка сказать Нестору правду о нем. И там искала костоправов и знахарей для Ивана, истово веря, что нежные и податливые детские кости можно исправить. Она меняла места пребывания и путала следы, чтобы ее не нашли посыльные Нестора.

Но так вечно продолжаться не могло. И отчаявшаяся Цетка придумала выход…

Ради спасения всех, кто стал заложником этой ситуации, она готовилась отдать Ивана в чужие руки, записать на чужое имя, а Нестору объявить, что ребенок умер от младенческого. Внутренне она легко настроилась на это, оставалось найти людей, согласных пойти на сделку. Конечно, умная и расчетливая Цетка была крепко обеспечена Нестором и могла долгие–долгие годы безбедно жить и тайно содержать Ивана.

Но долго ей прятаться от своего невенчанного мужа не пришлось. Едва их сыну исполнился годик, как Нестор, поджавши хвост, бежал из страны, чтобы умереть на чужбине в грязи и бесславии от своих преступлений — никогда не прощаемых пострадавшими и их потомками.

Вырос Иван, как все горбуны, очень добрым, тихим и печальным. Цетка очень заботилась о нем, вырастила, дала среднее образование, побеспокоилась о профессии, выстроила ему дом рядом со своим.

Сама же после бегства Махно за рубеж присмирела и несколько лет очень по нему тосковала. А потом вышла замуж за некоего Тищенко, тоже махрового махновца, ибо таков был круг ее знакомых. О детях, конечно, уже не думала, но в 1937 году неожиданно родила дочь Эмилию, Милу. И все повторилось сначала, словно рок висел над ней: как только появился ребенок, так сразу она осталась одна — мужа в конце того же года арестовали и больше она его не видела. О том, что его через несколько дней после ареста расстреляли, она совершенно без удивления и с великим пониманием узнала десятилетия спустя. Однако это не мешало ей пользоваться не только сокровищами от Махно, но и тем, что награбил отец ее дочери.

Мила была красивой девушкой. Окончила школу без больших успехов. Но разве это имело значение, если на ее жизнь и жизнь ее детей было вдоволь припасено добра? Надо было только уйти от тех людей, которые понимали, за счет чего она живет. Поэтому Эмилия сразу же уехала в город и там хорошо устроилась. Первое время, пока жива была Цетка, она приезжала в Славгород, пышная и благополучная, а после смерти матери ее приезды стали редкими и короткими. С Иваном она практически не поддерживала родственных отношений. Была ли у нее семья, неизвестно…

Не скоро горбатый Иван женился, зато — по страстной любви, на молоденькой и приятной внешне женщине. Жили они в ладу друг с другом. Иван жалел жену, на работу не посылал, а сам работал

рабочим на местном металлообрабатывающем заводе, особенно не надрываясь. Году, наверное, в 1950-м жена родила ему сына. И тут…

Тут надо сказать, что память о Несторе, — оторванная от его кровавой сущности и чистыми душами очищенная от преступлений, — всегда трепетно хранилась в этой семье. Наверное, даже такой, проклятый всеми земляками и к тому времени уже давно умерший, он был нужен несчастному его отпрыску. В доказательство преданности и признательности отцу за обеспеченную и беспроблемную жизнь Иван назвал сына Телесием. Это было счастливое время.

Но, как говорят, жизнь идет полосами — пришла и к Ивану черная полоса, если не считать, что вся его жизнь была такой полосой, — от оторвавшегося после родов тромба умерла любимая жена, и Телесика взялась поднимать на ноги Цетка, дабы оградить от неласковых забот возможной мачехи.

Внук Махно не блистал талантами, в школе учился посредственно, но был тихим и послушным мальчиком, к тому же физически здоровым. И это привлекало к нему симпатии. Потом Телесика призвали в армию. А после демобилизации он в Славгород не вернулся, остался где–то среди чужих людей, унеся с собой правду о прошлом своих предков и о своем происхождении.

Спустя несколько лет после тяжелой потери совсем постаревший Иван женился вторично и опять взял в жены молодую женщину, без детей и предыстории. Звали ее Марией. Мария родила ему дочь, которая, скорее всего, там же и проживает. Известно только, что Иван не увидел ее взрослой — умер в 1965 году. Цетка надолго пережила сына и упокоилась только в 1980 году, когда Телесий Иванович, сын Ивана, в дальних краях давным–давно устроился в жизни и взял в свои руки владение бабушкиными богатствами.

Конечно, Цетку дергали, несколько раз вызывали в КГБ на беседы — в Синельниково и даже в Днепропетровск. Не все вопросы она помнила, потому что сидела там растерянная и напуганная. О каких–то, возможно, не хотела рассказывать спустя годы подругам. Но отвечала искренне, без утайки.

Сначала спрашивали, знала ли она Нестора вообще. Этого факта отрицать она не могла.

— Вы знали, чем этот человек занимается? — вкрадчиво продолжал хозяин областного кабинета, где Цетку допрашивали.

— Знала, — отвечала она, — он любил купать лошадей помещика Миргородского и водить их в ночное.

— А позже?

— Позже мы стали подростками и полюбили друг друга.

— Что вас связывало с гражданином Махно в зрелом возрасте?

— Больше ничего, — призналась Цетка. — Только любовь.

— А на эксы вы с ним ходили?

— Куда?

— На экспроприации, — пояснил хозяин кабинета.

— Может, и ходили. Я не знаю… — Цетка от волнения сдвинула с головы косынку и вытерла ею помокревшие губы. — А что это такое?

— Это налеты на усадьбы граждан. Грабежи и убийства. В таких акциях вы участвовали?

Цетка истово перекрестилась.

— Какие страшные вещи вы говорите… Нет, в таком я не участвовала!

А тот, что допрашивал Цетку в Синельниково, все интересовался, звал ли ее Нестор с собой за границу и почему она с ним не уехала.

— Звать–то он звал, но кто меня там ждал с сыном–инвалидом? Да и не сделала я ничего такого, чтобы бежать.

— А он сделал?

— Он что заработал, то и получил, — Цетка опять перекрестилась, неразборчиво зашептала молитву.

— Не жалко было его другой отдавать? Муж все–таки…

— Нет, — простодушно призналась Цетка. — Он терял силы, болел. Ему не жена нужна была, а кормилица и нянька. Вон с ним поехала эта дылда, которой он до подмышек доставал, — и ладно. Я знаю, что он любил одну меня.