След пираньи
Шрифт:
— Чью?
— Колымаевскую.
— Так достань мне эту суку из-под земли! Ну что стоишь, что? Бегом марш мне доставать Колымаева!
— Тарищ капитан! Тарищ капитан! — судя по голосу, бедолага Щиренко осторожненько отступал, то и дело оглядываясь. — Есть доставать…
— Бегом марш! Ну?
Застучали шаги. Отойдя на безопасную дистанцию, Щиренко рванул быстрее лани. Интересно, сколько пройдет времени, пока до капитана дойдет, что Колымаева ему никто доставлять не собирается?
— К-колымаев… —
Похоже, не ему одному…
— Вадька!
Поздно. По асфальту шлепнули босые ноги. Что-то металлическое громко упало, и над самой землей хлестнул выстрел — нельзя так ронять «Макарку» со взведенным курком…
— Вадька! — отчаянный женский визг рядом едва не оглушил Мазура.
Нет, похоже, никого не задело. Там уже орали, топчась — видимо, вошли в клинч:
— Кто гандон? Кто? Н-на! Н-на! (о кабину словно ударили тяжелым мешком) Н-на!
— Р-рота… бьют!
— Н-на!
— Вадька!
— Н-на, сука!
— Вадька, убьешь!
«Увезет, точно, — подумал Мазур. — Если уж на принцип пошло…» Слышно было, как от дверей гаража робко подают голос выскочившие первогодки:
— Тарищ капитан… тарищ сержант…
— Н-на! Командир завтра приедет похмельный — пожалуешься…
«Нежности во вкусе Ромео и Джульетты смешны, если они происходят в армейском пехотном полку», — по памяти процитировал Мазур. А драка тем временем продолжалась без малейшего вмешательства со стороны. Однако вскоре то ли отчаянно взывавшей Галочке удалось привести в разум нежного друга, то ли капитан уже пришел в столь плачевное состояние, что бить его дальше было просто противно. Сержант залез в кузов, ворча и матерясь, стал одеваться. Рядом, всхлипывая, возилась Галочка.
— Ох, а завтра…
— Да ни черта он не вспомнит. Как в тот раз. Пусть лежит…
— Замерзнет же…
— И хер с ним. Будешь молодая вдова, еще проще, с разводом проблем не будет…
— Ох, Вадька…
— Все, исчезай. Старлей бежит…
Она перелезла через борт и растворилась в ночной тиши.
— Что такое?
— Да ничего такого, — все еще остывая, пробасил сержант из кузова. — Капитан опять нажрался, шпионов под машиной ловил. Панажрался, шпионов под машиной ловил. Палить начал, да споткнулся, упал. Очнулся — гипс…
— Хорошо он падал…
— Да уж как повезло…
— Колымаев!
— Что — Колымаев? Я ж ему не нянька.
— …твою! Тебя сколько можно покрывать? Земляк хренов! Погоди до дембеля, хоть трех баб увози…
— Толя, так все путем. Не вспомнит. Пусть похмельную головенку поломает, откуда нагар в стволе… Ты ему скажи,
— Пошел ты… Щиренко! Возьми двоих, волоките капитана на квартиру. А ты исчезни, Ромео. Ладно, я Лидке скажу, пусть ей у нас постелит… все, разошлись!
«Родная армия, — умиленно подумал Мазур, когда вокруг настала совершеннейшая тишина. — Земляк за земляка, да здравствует любовь…» Но ясно уже, что искать в этом заведении кого-то, кому можно доверить свою тайну или просто попроситься на легальный ночлег, повертев удостоверением, — дело чреватое. Рискованно связываться с этой махновщиной в каком бы то ни было качестве.
Он достал процессор, нажал несколько кнопок. Экран зеленовато фосфоресцировал во мраке.
— Кончилось? — шепнула Джен.
— Сдается мне… Много поняла?
— Почти все, наверное… Это кто, муж? Или ревнивый соперник?
— Ревнивый муж, — сказал Мазур. — Все легко узнаваемо, а? Какого черта мы с вами друг друга ракетами пугали полсотни лет, если этакие вот сцены из жизни без перевода понять можно…
— А дальше?
— Ты про них или про нас?
— Про нас.
— Сейчас поедем, — сказал он. — На этой самой машине. Нам и сотни километров не придется одолеть, авось проскочим… Есть тут пара дорог, хотя, боюсь, поплутать придется…
— На этой?
Мазур хмыкнул:
— А что, опасаешься проверки у ворот или военной полиции? Или поняла, что нравы здесь самые непринужденные?
— Поняла…
— Тогда пошли в кабину.
Ключа зажигания он не нашел, но не особенно этому опечалился: ловко соединил провода, и мотор заработал. С наслаждением сунул в рот сигарету, снова переживая щекочущее чувство, будто нацепил шапку-невидимку. Вдали светились окна в казарме — похоже, там и гуляли деды. Показались возвращавшиеся первогодки, Щиренко с товарищами. До них было метров пятьдесят. Машина у них на глазах медленно развернулась, тронулась прочь. Они попытались рассмотреть, кто сидит за рулем (девушке Мазур велел пока что пригнуться пониже), но этим и ограничились. Никто не кинулся наперерез, никто не стал играть в пограничника Карацупу.
В будке КПП тускло светилось окошко, но никто не вышел на крыльцо. Ворота, похоже, пребывали в нынешнем распахнутом состоянии не один месяц — у нижних кромок росла высокая трава, уже, конечно, высохшая и побуревшая. Мазур, держа не больше тридцати, выехал в ворота, чуть прибавил газу и на развилке повернул налево, в сторону, противоположную той, откуда пришла колонна. Над лесом стояли крупные звезды, мотор пару раз подозрительно чихнул, но снова заработал ровно.
— Бензинчику маловато, — сказал Мазур. — Не говорю, что не хватит, но маловато… Да, а Козырь-то, судя по всему, так там и кукует.