След пираньи
Шрифт:
— Гвоздодером, надо полагать. Или ломиком, — безразличным голосом продолжал Бортко. — По заключению экспертов, подушечки пальцев, все десять, испачканы веществом, аналогичным применяемому в дактилоскопии для снятия и фиксации отпечатков пальцев. Проще говоря, сняли отпечатки. Каких-либо других целей вроде бы не было. Ничего пояснить не хотите?
— Нет, — сказал Мазур, непослушными пальцами выковыривая из пачки очередную сигарету. — Потому что сам ничего не понимаю.
— Так-таки и ничего? Снова совпадение? Или просто так кому-то шизанутому вздумалось с трупами играться? Я ведь вам лапшу не вешаю и на пушку не беру. На парней в морге посмотреть хотите? И
— Может, они еще и описывают, как я на глазах у них мочил кого-то? — хмыкнул Мазур, не поднимая глаз.
— Не танцуй. Сам прекрасно знаешь, что они описывают.
— Ну, тогда, может, и проведем опознание по всей форме? — спросил Мазур. Кивнул на стену. — Эти фокусы с зеркалами, насколько помню, совершенно незаконные…
Бортко яростно сопел.
— Сам знаю, — сказал он, немного остынув. — А незаконные они потому, что на законное опознание у меня санкции нет и никто мне ее не даст. Ты ж у нас со всех сторон прикрытый, супермен хренов, из-за тебя меня генералы раком ставить будут… И свои, и чужие. Так что выпорхнешь ты отсюда, весь в белом, а я останусь понятно в чем… — Он окончательно успокоился, сел у стола, закурил. Глядя в пол, громко спросил:
— Все его опознали?
— Все, — сказал сидящий у двери.
— А толку-то от этого… — поднял на Мазура злой и упрямый взгляд. — Так вот, Ихтиандр, — нисколечко не верю, что тут имеют место некие шпионские игрища. Я, конечно, полный болван во всем, что касается шпионажа, но в этой комнатушке сижу давно и этот город знаю вдоль-поперек. Ты мимоходом вляпался в некую уголовщину, вылез из нее благодаря выучке, положил кучу трупов, да вот жену не уберег… Так мне вещует опыт, а опыта у меня богато. Так оно все и было. И никак иначе. Я не требую, чтобы мне выдавали государственные тайны, но обо всем, что касается моих клиентов, хочу знать как можно больше. Усек?
— Я могу идти?
— А ты му…ак, — сказал Бортко. — Уж прости за прямоту.
— Какой есть.
— Может, фотографии с кладбища показать?
— Чтобы я озлился и помог следствию? — хмыкнул Мазур, уже успевший встать. — Не пойдет, точнее, не выйдет. Ты уж извини, но что-то мне не верится, будто тебе удастся чего-нибудь путного достичь… Уж мне-то виднее, — усмехнулся он горько. — Право слово, виднее.
Они стояли по обе стороны стола и смотрели друг другу в глаза. Сидевший у двери, казалось, и не дышит вовсе. Мазур и в самом деле чувствовал себя чуточку подонком — но он и впрямь не верил, что Ведмедю удастся чего-то добиться: не тот расклад, не тот народ. Все концы обрублены, иные сам рубил…
— Ну ладно, — сказал Бортко. — Сам попытаюсь. Есть, знаешь ли, опыт…
— Бог в помощь, — вежливо сказал Мазур.
Повернулся к двери. Неприметный парень невольно дернулся, собираясь загородить дорогу, но Мазур краешком глаза отметил, что полковник остановил его жестом. И пробасил в спину:
— Ты запомни для
— Учту, — сказал Мазур, четко повернулся через левое плечо и вышел.
Шагал по коридорам, не различая встречных, в голове была совершеннейшая каша. Только сейчас ему стало приходить в голову, что игра пошла гораздо серьезнее, чем представлялось. Если профессионализм тех, кто пытался расколоть их вчера, еще можно было свалить на пресловутые «мафиозные структуры», то ночной взрыв (похоже, совпавший по времени с событиями на кладбище) как-то особенно уж неприятно щемил сердце. Стоит только представить, что это не наглость, а уверенность в себе, — многое предстает совсем иначе…
Он чуть ли не запрыгнул в машину, яростно хлопнул дверцей. Кацуба неторопливо вынул из уха черный шарик на кольчатом шнуре, пожал плечами:
— Интересное кино…
— Все слышал?
— Естественно.
— Как думаешь, он не блефовал насчет кладбища?
— Так проверить-то — минута дела, — сказал Кацуба. — И не проходит у меня впечатление, что ты, голубь, нас втравил в паскуднейшую историю…
— А ты на моем месте сидел бы сложа руки?
— Да я ж тебя не упрекаю, — сказал Кацуба. — Просто паскудных историй терпеть не могу — потому что работать заставляют, как папу Карло, чтобы их затушевать… А ты за меня работать не будешь, понятное дело.
— Хочешь, поработаю, — равнодушно отмахнулся Мазур.
— Ох, смотри, голубь, — хитро глянул на него Кацуба. — Поймаю на слове, у меня это запросто, а у генерала еще проще… — Он смотрел насмешливо и непонятно. — Помнишь «Джентльменов удачи»? «Косой, ты нырять умеешь?»
— Ладно, поехали, — нетерпеливо пошевелился Мазур.
— Погоди, — сказал сквозь зубы майор. — Сейчас вся эта орава на красный остановится — я и рвану. И хвостик получится заблокированным… Башкой не верти! — прошипел он. — В зеркальце глянь с равнодушным видом, развались, сигаретку вытащи, словно мы тут еще час проторчать собрались за дружеской беседой — или ждем кого…
Мазур посмотрел в зеркальце, но ничего особенного не усмотрел — поблизости, по обеим обочинам улицы с односторонним движением, стояло несколько припаркованных машин, и люди сидели в трех из них.
— Который? — спросил он тихо.
— Вон та «семерочка» цвета мышиного помета, — оскалился Кацуба. — Только она нас не с самого начала пасла— когда выехали с базы, у зверосовхоза на хвост села совсем другая, а этим нас уже где-то в центре передали… Ребятки наглые, если полезли за нами к самому РУОП, — только это еще ни о чем не говорит, в смысле возможной идентификации… опа!
Мазур ждал рывка, но Кацуба рванул машину в самый неожиданный момент, так что каперанга швырнуло назад, и он выронил за окно едва прикуренную сигарету. С хищной улыбкой под реденькими усиками Кацуба выписал крутой вираж, под отчаянный визг покрышек ушел влево, на красный, разминувшись в паре микронов с дернувшейся было на зеленый «газелью», из-под колес брызнули воробьями прохожие — это майор с великолепным пренебрежением к правилам хорошего тона проскочил прямо по кромке тротуара. Машина промчалась до очередного светофора, оставляя сзади скрип тормозов и разноголосую матерщину клаксонов, свернула на зеленый, начертила еще пару виражей, наконец неспешно, вполне культурно влилась в поток на Энгельса, уже ничем не выделяясь. Никакой хвост удержаться бы не смог.