След росомахи

Рытхэу Юрий Сергеевич

Тутриль едва сдерживал смех, но ему не хотелось обижать старого человека.

Однако Роптын заметил улыбку и предложил:

— Если эта сказка тебе не нравится, могу другую рассказать.

— Не надо, — отказался Тутриль.

Он вздохнул, и Роптын сочувственно посмотрел на него.

— Не умею я сказки рассказывать, — с сожалением признался он. — Много их знаю, а вот другому рассказать, чтобы было интересно, — не дано мне этого.

Роптын оделся и ушел.

После него приходил Элюч, въедливый старик, служащий пожарным

инспектором. Те сказки, которые он рассказал, давно были известны, и сообщались они таким бесцветным и деловым языком, будто это письменный отчет. Зато Элюча очень заинтересовал портативный кассетный магнитофон, и он даже спросил, не может ли Тутриль уступить эту вещь за сходную цену перед отъездом.

— Я бы записывал на него разных должностных лиц, — мечтательно проговорил Элюч. — А то ведь черт знает чего наговорят, наобещают, а потом начисто забывают все. А на домах нет ни лопат, ни багров, ни пожарных ведер. Разве это порядок? А? Ты скажи, Тутриль? Ведь огонь — страшное зло на севере!

Элюч говорил на редкость гладко, и Тутриль понял, что он наизусть пересказывает содержание инструкции по пожарной охране в селах Чукотки.

Приходили еще два-три человека, но все это было не то. Тутриль все больше убеждался, что ему надо снова ехать в ярангу…

Как-то утром, не дождавшись очередного сказочника, Тутриль спросил у матери:

— Как позвонить Конопу?

— Он испортился, — коротко ответила Кымынэ.

— Телефон?

— Коноп.

— Что с ним?

— Запил.

Тутриль оделся и вышел из домика.

Последняя пурга намела большие сугробы в Нутэне. Над снегом торчали крыши низеньких старых домишек. Возле школы ребятишки катались с высокого снежного надува. Когда Тутриль проходил мимо, ребятишки притихли и что-то зашептали вслед.

Гараж можно было найти лишь по торчащей трубе. Сбоку в снегу была прорыта ведущая к дверям глубокая траншея. Тутриль остановился в удивлении: из гаража доносилась музыка — кто-то бил в бубен и пел старинные чукотские плясовые песни.

Потянув на себя тяжелую, обитую облезлыми оленьими шкурами дверь, Тутриль вошел в гараж.

Яркая лампочка горела под потолком. Длинная лампа дневного света прочерчивала стену. Музыка гремела из включенного на полную мощность проигрывателя. Посередине гаража, в пространстве между трактором и вездеходом, Коноп задумчиво танцевал.

Он быстро глянул на Тутриля, выключил проигрыватель и спросил:

— Ехать надо?

Коноп действительно выглядел расстроенным.

— Если надо ехать, то придется подождать, — грустно сказал он, — У меня поломка. Виноват я, конечно, нехорошо, но так получилось…

Коноп беспомощно развел руками.

Он подошел к шкафчику и достал оттуда бутылку.

— Хотите?

— Нет, — ответил Тутриль.

— И я уже больше не хочу, — вздохнул Коноп. — Экимыл… Точно названа.

Он сел. Напротив него —

Тутриль.

— Скажи, как быть мне?

— Прежде всего надо протрезветь, — ответил Тутриль.

— Это я знаю, — Коноп махнул рукой. — Раз я сюда пришел, значит, дело пошло на поправку. Вот ты мне скажи: можно ли полюбить плохого человека?

Тутриль пожал плечами.

— Вот я и думаю… Это не любовь, если плохой человек. Это другое. Но тогда что это такое? Вот ты, ученый человек, можешь мне растолковать?.. Не можешь. Научная загадка. Разум говорит: да плюнь ты на все. Я не могу. Всякое у меня было, а это первый раз…

Коноп включил электрический чайник, заварил покрепче чай.

— А может, всего этого не надо? — спросил он совсем другим голосом.

— Чего? — переспросил Тутриль.

— Переживаний, — пояснил Коноп. — Жить, как жили наш предки… Наши отцы и матери.

— Думаешь, у них не было этого? — с сомнением сказал Тутриль.

— Коо. По наружности не скажешь. Или умели скрывать свои чувства.

Коноп пристально посмотрел на Тутриля.

— У тебя тоже что-то случилось?

Тутриль молчал.

— Тогда надо ехать, — просто сказал Коноп и добавил в кружку с крепким чаем сгущенного молока.

— Попей этого, — предложил он. — Очень ободряет.

Хлопнула входная дверь, и в гараже появился Гавриил Никандрович.

Лицо его было хмуро и озабоченно. Он искоса глянул на дымящиеся кружки и как-то неопределенно произнес:

— Чай пьете… Налей и мне.

Некоторое время все трое молча пили чай, усердно и шумно дуя на горячую жидкость.

— Тутрилю ехать надо, — сказал Коноп, ставя кружку на стол.

— А сможешь?

Гавриил Никандрович испытующе посмотрел на него.

— Гавриил Никандрович! Ну с кем не бывает!

Он встал и отошел к вездеходу.

— В ярангу поедете? — спросил Гавриил Никандрович.

— Да, — ответил Тутриль и зачем-то добавил: — Мне надо кое-что записать на магнитофон, уточнить. Интересная статья вырисовывается.

— Понимаю, — кивнул Гавриил Никандрович. — А ему надо в дальнюю охотничью избушку, кое-что забрать. По пути и вас забросит…

— Вы не сердитесь на Конопа, — попросил Тутриль.

— Ведь золото парень! Вот я иногда думаю: может, и хорошо, что он дальше-то и не учится? Вы меня поймите правильно, я не против образования. Но Коноп именно такой и должен быть, какой он теперь. Наверное, для каждого человека природа определила свой предел, при котором он может быть самим собой… Вот, понимаете, есть такие, вроде бы образованные, люди, которые даже учат других, но эта образованность у них вроде какого-то уродливого нароста. Этот нарост они выставляют напоказ, не понимая, что этим они свое исконное, человеческое заслоняют… Ведь главное — это быть человеком! И ценен человек именно своей человечностью… Вы уж извините меня, Иван Оннович, что я так разболтался…