След сломанного крыла
Шрифт:
Мне не дает покоя смутное воспоминание. Девочка в темноте бредет по коридору и всхлипывает. В коридоре дома моего детства я слышу ужасающие стоны, но никто не приходит девочке на помощь. Она совсем одна. Я пытаюсь представить себе ее лицо, но оно расплывается передо мной. Я вздрагиваю. Я уверена, что это Соня. Отогнав жуткое воспоминание, я внимательно смотрю на нее нынешнюю. Я изо всех сил стараюсь удержать сестру, которую потеряла много лет назад.
— Тогда давай вместе увидим, как он умирает. Вместе попрощаемся с ним.
С моей стороны нечестно требовать от нее такой жертвы. Может быть, прощание с ним
Я протягиваю руку. Она моя младшая сестренка, мой единственный ребенок. Она боролась за то, чтобы обрести себя, а я училась быть такой, какой хотел видеть меня отец. Это означало постоянно находиться в его тени, позволяя ему защищать меня от него самого.
— Я не смогу сделать это без тебя, — это мой последний призыв, все, что оставалось в моем арсенале. Я закрываю глаза в уверенности, что сейчас услышу, как открывается и закрывается дверь. В прошлый раз она не сказала мне, что уезжает. Все эти годы я верила, что обычное «прощай» смягчило бы боль разлуки. Теперь я знаю правду. Вежливость ее прощания вонзается мне в сердце еще глубже. — Пожалуйста!
— Триша, — говорит она, и я слышу страдание в ее голосе. Я чувствую, как она борется сама с собой, я вижу, как ей хочется быть подальше от нас, от меня. Я не отвечаю, я не упрекаю ее, я слышу ее глубокий вздох.
— Я останусь, — шепчет она. — Я помогу тебе, как только сумею.
Обещание кажется вырванным из ее сердца.
Сонины слова согревают меня. Я была неправа! Она не изменилась, это та же девочка, которую я помню, на которую могу рассчитывать в случае нужды. После ее согласия остаться мы снова стали едины. Я открываю глаза и смотрю на нее. Цвет глаз у нас абсолютно одинаковый. Мы сестры, но нас связывают более крепкие узы. Пусть мы шли по разным сторонам дороги, но мы вместе прошли через ад.
— Почему? — спрашиваю я.
— Потому что ты моя сестра, — говорит она, не отрывая взгляда от моего лица. — И я не смогла бы пережить наше детство без тебя.
Марин
Марин семь лет. Она играет с подружками в грязи. По улицам свободно бродят коровы, они подбирают брошенную на землю еду и в благодарность оставляют лепешки. Индийское солнце высушивает воздух, им трудно дышать. Но Марин и ее подружки, выросшие под его обжигающими лучами, к этому привыкли. Их пятеро, они с раннего детства живут рядом. Их игрушки — палочки и камешки. С их помощью они играют в «классы», и Марин — в первых рядах. На самом деле не важно, кто выигрывает. Вести счет нет возможности, и девочки часто приписывают себе очки. Но Марин нравится, что она впереди всех. Ей нравится ощущать чувство превосходства. Ей кажется, что она может все.
— Бети! — Рани зовет ее из дверей их дома, современного по сравнению со многими другими по соседству. Хотя туалет не соединен с водопроводом, у них есть отдельное помещение для душа, и они используют его как комнату для отдыха. Большинство ее друзей моются в общей
Марин недавно научилась готовить. Все девочки должны уметь готовить, и чем раньше они начнут учиться этому, тем лучше. Уроки позволяют ей побыть вместе с Рани без надзора и ворчания бабушки, матери Брента. Она живет вместе с ними, как того требует традиция, и приступы артрита делают ее еще более придирчивой по отношению к Марин. Рани советует дочери не обращать внимания на ее придирки, но это трудно.
— Еще пять минут, мамочка, — говорит Марин, поглощенная игрой. Еще три прыжка, и она выиграет напоследок. Сморщившись от напряжения, Марин смотрит на камешек, который должна поддеть носком, перебросив его в следующий «класс». Сделав последнее усилие, она прыгает, но спотыкается о ветку и падает плашмя на бетон, в кровь разбив нос. Девочки подбегают, чтобы помочь ей. Рани, видевшая ее падение, мчится так быстро, как только позволяет тесное сари.
— С тобой все в порядке? — Рани краешком сари утирает ей кровь. Но кровотечение не унимается, и мать защемляет нос Марин пальцами и запрокидывает ей голову. — Что случилось, бети?
— Она следила только за камешком и не обратила внимания на ветку, — самодовольно говорит бабушка, которая сидит на старом деревянном стуле неподалеку. — Вот глупая девчонка.
* * *
— Я буду дома в десять, — заявляет Джия и прихватывает кусочек тоста. Ее ранец переполнен книгами. Школьная форма — клетчатая юбка и белая кофта — ладно сидит на ее тоненькой фигурке. Два дня в неделю ученикам разрешают приходить в школу не в форменной одежде. После горячего обсуждения вопроса «индивидуальность против единообразия» на родительском собрании совет школы пошел на компромисс. В эти дни Джия чаще всего надевает футболку и джинсы. Для Марин ее выбор говорит скорее о безразличии, чем об утверждении себя как личности.
— Что? — Марин отключается от делового разговора. Поставив на стол чашку с чаем, она останавливает Джию, прежде чем та успевает выскочить за дверь. — В десять?
— Я буду заниматься с группой подготовки к контрольной по естествознанию, — Джия притоптывает ногой, показывая, что торопится к ожидающей ее машине. Ее и нескольких других учениц, договариваясь между собой, привозят в школу родители, что позволяет не связываться со школьным автобусом. — Мы будем заниматься в библиотеке.
— Кто тебя везет сегодня?
Марин не спешит перезванивать. Запись о контрольной находится перед ней, в ее календаре. Она делает заметки, чтобы привести школьное расписание Джии в соответствие со своим календарем, и старается освободить вечера перед контрольными работами и важными уроками от семейных встреч и от деловых ужинов, чтобы повторить с дочерью пройденный материал.
— Одна из мам. Мне пора идти, — упорствует Джия, стараясь закрыть дверь.
— Хорошего тебе дня, — говорит Марин. Она хочет обнять Джию, но с недавних пор та начала стесняться телесных контактов. Сама не охотница открыто показывать свою любовь, Марин не настаивает. — Удачи в учебе.