Следопыт

Эмар Густав

Что касается Пепе, то и он был юноша не без достоинств, и будь он один, он, вероятно, пользовался бы заслуженным уважением, но сравнение с Торрибио окончательно губило его. Превосходство брата во всем делало Пепе совершенно незаметным. Но этот прекрасный и благородный молодой человек не только не чувствовал себя обиженным и не завидовал счастливчику, а, напротив, гордился им, с особым удовольствием расхваливал его повсюду, радовался его успехам и удачам и с каждым днем все более и более привязывался к брату.

Впрочем, между ними существовала еще одна никому неизвестная связь, в силу которой дружеская привязанность Пепе к брату превратилась в безграничное обожание.

Дело в том, что Торрибио два раза спас ему жизнь: однажды он вытащил его из Параны, когда Пепе купался и из-за судороги чуть не пошел ко дну, а Торрибио, подоспев к нему на помощь, вытащил его из воды и на руках вынес на берег. В другой раз он спас его чудесным образом из когтей тигра себадо, то есть испробовавшего человеческой крови. Мы кстати здесь заметим, что когда американский тигр, или ягуар, одолел человека и сожрал его, то вследствие того, что это мясо кажется ему несравненно вкуснее мяса разных животных, которыми он до тех пор питался, он уже начинал умышленно охотиться именно на людей. Такого ягуара здесь иначе и не называют, как себадо, — и он становится чрезвычайно опасным и кровожадным. С таким хищником пришлось Пепе иметь дело; Пепе был охотник, каких мало, его пуля не знала промаха; после довольно продолжительного преследования ему наконец удалось загнать себадо в его жилище: здесь ягуар обернулся к нему выжидая удобного момента сцепиться с врагом. Пепе хладнокровно вскинул ружье, прицелился и спустил курок: но вместо выстрела, ружье взорвалось и охотник упал навзничь.

Ему грозила неминуемая гибель; не оставалось никакой — даже малейшей — надежды на спасение; он приподнялся наполовину с земли, осенил себя крестным знамением и стал шептать последнюю молитву; себадо издал торжествующий рев, прилег к земле, затем присел на задние лапы, с резким, пронзительным рычанием готовился сделать прыжок — но в этот момент раздался выстрел, — и ягуар грузной массой опрокинулся назад и остался недвижим, убитый наповал меткой пулей, прострелившей ему правый глаз и засевшей в черепе.

Точно облако застлало глаза бедного Пепе; он почувствовал, что силы его покидают и упал без чувств.

Когда к нему вернулось сознание, он увидел себя на руках брата.

— Ты! Это ты опять! — воскликнул Пепе, обхватив шею брата обеими руками в порыве безграничной признательности.

— Не говори только ничего об этом нашей матери! — сказал Торрибио отвечая сердечной лаской на ласку брата. — Она, бедняжка, будет очень мучиться этим! Ты знаешь, ведь, какая она впечатлительная!

Они не сказали дома ни слова об этом случае. Но старый растреадор знал все; он оба раза невидимо присутствовал при спасении Пепе и от всей души благодарил Всевышнего, пославшего ему такого второго сына.

Однажды (тогда Торрибио исполнилось уже двадцать лет, а Пепе девятнадцать) старый растреадор был неожиданно вытребован в Буэнос-Айрес. Председатель судебной палаты по части уголовных дел прислал за ним, прося его не медлить ни минуты. Дон Хуан Мигель тотчас же оседлал лошадь и ускакал.

Вот дело, по которому его вытребовали в Буэнос-Айрес так неожиданно, заключалось вот в чем. В продолжении почти целого года шайка бандитов бесчинствовала в ближайших окрестностях города. Ежедневно приходилось слышать о каком-нибудь новом преступлении; пригородные фермы и усадьбы были разграблены; многие фермеры и их семьи убиты; самые фермы поджигали, скот уводили, караваны, отправлявшиеся в Мендосу через пампасы, останавливали и грабили, путешественников убивали и обирали; при всем том не было никакой возможности разыскать

виновников всех этих преступлений. Тщетно подняли на ноги почти всех известнейших растреадоров, — ловкие разбойники умели провести их и сбить с толку. Люди эти были так предусмотрительны, так ловко умели хоронить концы в воду, что не оставляли по себе нигде ни малейшей улики. Никто не мог указать ни на какие приметы или следы их присутствия. Никто не мог сказать ни кто они, ни где они скрываются, и никто никогда не видел их.

Спустя некоторое время эти неуловимые разбойники — потому ли, что уже не находили никакой подходящей для себя поживы в опустошенных и разоренных ими окрестностях города, или же ободренные своей безнаказанностью — проникли в самый город. Вскоре только и стало слышно, что об убийствах, ловко задуманных и выполненных, о грабежах, воровстве, о смелых и дерзких погромах, всякий раз приведенных в исполнение с такой дьявольской хитростью и ловкостью, что столичная полиция, несмотря на свои старания и бдительность, принуждена была сознаться в полной своей несостоятельности.

Город охватила паника. Жители не осмеливались высунуть носа на улицу; все сидели, запершись по своим домам, и охраняли все входы и выходы. Ничто не помогало; число убийств и грабежей возрастало с каждым днем, несмотря на сторожевые патрули, объезжавшие и днем, и ночью все улицы Буэнос-Айреса. Лавки и магазины взламывали, грабили, торговцев убивали тут же, товар уносили; все это происходило одновременно в нескольких частях города. Очевидно, разбойники поделили весь город на участки и действовали вполне систематически, почти наверняка.

Нужно было во чтобы то ни стало покончить с этим, и глава судебной власти решил обратиться за содействием к дону Хуану Мигелю Кабальеро, знаменитнейшему растреадору, за которым тотчас же и отправил гонца.

Как нам уже известно, Хуан Мигель, не теряя времени, отправился в Буэнос-Айрес и тотчас по прибытии в город был препровожден к главе судебной власти республики, с которым просидел несколько часов с глаза на глаз, запершись в его кабинете.

Глава судебной власти подробно рассказал обо всем растреадору, входя в малейшие подробности ежедневно совершаемых преступлений и способа действий этих неуловимых злодеев. Хуан Мигель слушал с величайшим вниманием его бесконечный рассказ о возмутительных злодеяниях, не прерывая и не расспрашивая ни о чем. Когда же собеседник кончил и обратил к нему испытующий взгляд, Хуан Мигель произнес:

— Да, дело это нелегкое, но с Божией помощью я, надеюсь, сумею что-нибудь сделать.

— Вы надеетесь, что это вам удастся! — с нескрываемым радостным возбуждением воскликнул глава судебной власти.

— Я даже вполне уверен в этом, но только для успеха необходимо, чтобы никто не знал о моем пребывании в городе. Я выжду здесь в вашем доме какого-нибудь нового преступления этих злодеев и тогда немедля примусь за дело.

— Прекрасно, я рассчитываю на вас, дон Хуан Мигель Кабальеро! Если вы избавите нас от этих негодяев, то окажите этим огромную услугу городу, — и благодарность моя…

— Не говорите мне ни о признательности, ни о вознаграждении! — с живостью перебил его растреадор. — Господь, наделив меня этой драгоценной способностью, тем самым повелел мне употребить ее ко благу честных и добрых людей. Следовательно, я исполню свой долг перед Богом, избавив город от этих бандитов, которые и так уж слишком долго бесчинствовали здесь. Поверьте, я найду в своем сердце ту награду, о которой вы изволите заботиться для меня!

На этом собеседники расстались, крепко пожав друг другу руки.