Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
Ему повезло: к двадцати годам он стал совладельцем небольшого золотого прииска. К тому времени, когда рудник исчерпался, Харт уже построил в Пушном заезде добротную усадьбу и стал гонять охотничьи экспедиции за мехами и всяческим диковинным зверьём, на чём поднял золота еще больше, чем на рудниках.
Обретаясь в молодости среди колдунов, пусть и ссыльных, Харт приобрёл манеры истинного джентльмена, широкий кругозор и эрудированность, а ко всему прочему был недурён собой, поэтому быстро обзавелся самыми что ни на есть полезными знакомствами в Столице, которую исправно посещал дважды в год, в межсезонье, когда охотничий промысел временно замирал. Именно в Столице он находил заказчиков, готовых
– Только это… – дойдя до этой части своего повествования извозчик понизил голос и воровато огляделся по сторонам, – вы, господа хорошие не удумайте, что я на благородного жентельмена наговариваю чего, да только говорят, мол, те перекупы, что на Харта обидку такую сильную заточили, что решили ему палки в колёса… ну, короче, погано такие ребята заканчивали. То уедет такой по делам, да и с концами, а то и вовсе пьяным под телегу попадёт. Оно, конечно, может, и случайность. Да только кто ж в здравом уме в это поверит… Да мы того, приехали уже!
Особняк «Запоздалое пристанище» действительно оказался «самым большим домом с красной крышей», но не более того. Крепкое двухэтажное здание из красного кирпича, покатая черепичная крыша, четыре каминные трубы, уютно пыхтевшие в безоблачное небо, надёжные ставни, способные выдержать любой ураган – настоящая охотничья усадьба, а не вот это ваше столичное «дорого-богато». Дверь гостям открыл разбойничьего вида смуглый усач в красном кафтане, отвесил короткий поклон и тут же, не потрудившись принять шубы или предложить кофе, отправил Френна и Фигаро на «…второй этаж вон по той лестнице, по коридору до упору, дверь с медведем, всего хорошего», после чего исчез с глаз долой, будто его ветром сдуло. Инквизитор со следователем переглянулись, Френн пожал плечами, и гости проследовали к лестнице – широкой, потемневшей от времени, чьи деревянные перила тускло сверкали лаком в дрожащем свете старомодных газовых ламп.
В коридорах было пыльно, пусто и тихо. Если тут и бывала приходящая горничная, то очень, очень редко. Некоторые плафоны закоптились до полной черноты, резные панели потолка кое-где разбухли от сырости, в углах пахло грибами, а валяющиеся тут и там на вытертой каблуками до блеска грязной ковровой дорожке бутылки придавали усадьбе некое сходство с воровским притоном. И запахи: густые, настырные: печёная картошка, плесень, гниющее дерево, ружейное масло.
«Дверь с медведем» нашлась быстро – обычная деревянная дверь, по обе стороны которой из стены торчали грубо вырубленные из дерева медвежьи морды. Фигаро постучал, и дверь сама по себе распахнулась, пропуская следователя и инквизитора в обитель простора и света.
Это была даже не комната, а настоящая охотничья зала: огромное панорамное окно-арка, из которого лился фонтан золотых лучей, игривыми радугами преломляясь в стеклянных шкафах и витринах, до зеркального блеска натёртый паркет, длинный стол, за которым могли бы свободно пировать человек пятьдесят, жерло невероятных размеров камина, шкафы с книгами, картины на стенах, но самое главное, конечно, чучела. Десятки, возможно, сотни чучел: пятнистые рыси, олени с ветвистыми рогами, волки, странная, немного похожая на обросшего к зиме пухом журавля птица с кривым клювом, стоящий на задних лапах низкорослый горбатый медведь с необычно широкими лапами и неприятно-длинными зубами, маленькие птички, похожие на меховые подушки…
Но дыхание от восторга у Фигаро перехватило вовсе не из-за всей этой красоты.
У самого окна, на специально
О, он был заядлым охотником, ходившим и на кабана, и на медведя, и даже на кикимору (последнее, впрочем, вышло случайно), а еще – следователем ДДД, повидавшим много всякой Другой дряни, но зверь, гордо возвышающийся в розетке солнечных лучей (теперь Фигаро заметил, что оптический эффект добавляло несколько призм, хитро вмонтированных в пол и дробящих солнце на веера сверкающих радуг) задел некий глубинный эстетический нерв следователя, и Фигаро только и мог, что обалдевше приоткрыв рот медленно прохаживаться вокруг удивительного шедевра неведомого таксидермиста.
Чем-то это существо походило на мантикору, точнее, на тот идеализированный образ этой твари, который так любили изображать на своих гербах приближенные к Их Величествам Высокие дома: покрытое жемчужной шерстью могучее львиное тело, лобастая голова обрамлённая нимбом жесткой гривы, когтистые лапы (ударом такой, подумал следователь, можно было бы отправить в свободный полёт самого большого в мире медведя) и длинный хвост, заканчивающийся широким остриём, напоминавшим, однако, не мантикорье жало, а, скорее, лезвие палаша. Пасть существа была слегка приоткрыта, являя на всеобщее обозрение ряд внушительных зубищ, а к могучим бокам прижимались крылья – явно рудиментарные и неспособные поднять такую тушу в воздух. В глазницы создания неизвестный таксидермист вставил два грубо огранённых мориона, чья чернильная поверхность искрилась, но, в то же время, таила свой собственный загадочный внутренний мрак.
– Красавец, да? – раздался голос откуда-то сзади. Инквизитор и следователь синхронно обернулись.
Валентин Харт напомнил Фигаро некоторых фабрикантов из глубинки, что приезжали по осени на Чёрные пруды пострелять уток: одетый с иголочки (на Харте был великолепного покроя клетчатый твидовый костюм и сверкающие сапоги со шпорами – прошлый сезон «Осень» от Дома мадам Воронцовой), но, в то же время, явно умеющий не только позировать с антикварным ружьем перед фотомашиной. Ладони Харта были грубыми и мозолистыми, под пиджаком перекатывались крепкие узлы мышц, а левую часть головы перечёркивал жуткий шрам, проходивший через место где когда-то было ухо. Вместе с тонкими усами-стрелочками a-la Король Фунтик и франтовато оттенёнными тушью глазами шрам смотрелся экзотично и, должно быть, уложил наповал не одно женское сердце на столичных раутах.
Харт улыбнулся – улыбка вышла немного смущенной, словно это он ненароком потревожил жилище следователя и инквизитора своим нежданным визитом – и кивнул в сторону чудного зверя, сверкавшего белым мехом в перекрестье солнечных лучей.
– Здесь, на Хляби, мы называем их снежными львами. И поверьте мне, господа, охота на медведя по сравнению с охотой на эту тварь – просто ловля мышей жестянкой.
– Догадываюсь. – Фигаро чуть качнул головой в сторону одной из лап чудища. – Такая человека, небось, в блин с одного удара?
– Если бы только «в блин». – Харт вздохнул и откуда-то, словно из воздуха, достал уже зажжённую сигарету. – Медведь тоже сильный, уверяю вас, – траппер осторожно коснулся своего шрама, – однако же, не в одной силе дело. Во-первых, снежные львы летают. Не смотрите на размер крыльев – крылья это бутафория. Летают они используя колдовство. Для тварей Хляби это не уникальное явление, но когда на тебя летит такой вот красавец – неприятно. Во-вторых, они устойчивы к абсолютному большинству атакующих и парализующих заклятий. «Колкие путы» снежный лев разорвёт за две секунды, а шаровая молния от него просто отскочит как мячик.