Следователь и Демон

Александров Александр Федорович

– Держите... А когда сканер будет собран?

– Вообще-то все уже готово. Я собираю стабилизатор. А вы пока закройте окна поплотнее... Да, да, шторы и ставни... Можно было бы вообще наглухо тут все закупорить, но я не хочу создавать лишние эфирные помехи... Та-а-ак... Идите-ка сюда, Фигаро!

Артур щелкнул тумблером, и прибор тут же стал нагреваться. За решетчатыми стенками корпуса тускло замерцали таинственные огоньки; в воздухе появился запах ионизации, напомнивший следователю учебные лаборатории Академии Других Наук.

Призрак

что-то переключил, и в воздухе над хрустальным сердечником возникло желтое облачко. По мере того как аппарат нагревался, оно становилось все более плотным, расширялось и сгущалось, пока, наконец, не превратилось в великолепную карту Черных Прудов, как бы снятую на хорошую фотомашину с высоты птичьего полета.

– Есть регистрация общего поля, - Артур довольно кивнул.
– Теперь наложим фильтры, добавим чувствительности...

Изображение стало серым, затем алым, и, наконец, рассыпалось горстью ярких огоньков, дрожащих поверх болот и узких полосок леса - эфирные узлы, локальные аномалии, кластеры концентрации, аномальные зоны...

– Хорошее у вас разрешение, - покачал головой Фигаро.
– С такой линзой я и не верил, что это возможно.

– Тут не в линзе дело, а в чувствительности матрицы... Сканирую поле... Теперь спектр... Хм... Что за черт?

Но следователь уже и сам заметил нечто вроде тусклого желтого флера, который покрывал всю карту. Чем-то это было похоже на пенку, плавающую на поверхности чашки с кофе.

– Наведенные помехи?
– спросил он, но, судя по кислой мине Артура, дело было не в этом.

– Нет, - выдавил призрак, яростно сжимая кулаки, - резонанс.

Фигаро сразу понял, что он имеет в виду. Существовало пять типов эфирных зон: нейтральные (около девяноста процентов поверхности Земли), концентрирующие, искажающие, рассеивающие и резонирующие. В этих последних, в силу каких-то особенностей структуры Единого поля, эфирные потоки как бы отражались в тысяче зеркал, разбиваясь, сталкиваясь друг с другом и проецируясь на сотни верст вокруг самой зоны искажения. Черные Пруды были идеальным местом для драугира - здесь найти его обычными методами эфирного сканирования было невозможно.

– Облом, - резюмировал Артур, выключая прибор.
– Два часа работы псу под хвост.

– И что теперь?
– грустно спросил следователь.

– Будем думать дальше. А вы, Фигаро, копайте ваши бумаги. Может, что и найдете.

– ... и тогда они сели за стол, а королю передали какие-то бумаги. Министр спросил, имеют ли они отношение к их делу, и Фунтик сказал, что да, самое прямое. Рамбо попросил почитать, но король просто сказал, что это - дело секретное и вообще весь вечер был каким-то хмурым и неразговорчивым.
– Гастон вздохнул.
– А я опять роюсь в документах. И опять ничего существенного.

– Я тоже, - хмыкнул следователь, выпуская колечко дыма.
– Скоро стану специалистом по истории старгородской

губернии.

– Похоже, вас это ничуть не беспокоит... Кстати, великолепная музыка!
– он кивнул на граммофон, который Фигаро водрузил на подоконник.
– Где-то я это уже слышал...

– О, это вы еще не слышали вот эту!
– Фигаро подскочил к граммофону и сменил катушку с магнитной проволокой.
– Комната тут же наполнилась легким шипением, а затем из лакированного раструба полились чарующие звуки скрипки.

– «Прощание у черной реки», - следователь поднял палец.
– Вслушайтесь, Гастон. Просто вслушайтесь.
– Он зажмурился.
– Это можно слушать бесконечно.

И верно: мелодия была запредельно красива. Некий гений с дьявольской виртуозностью превратил звучание инструмента в сон наяву: скрипка плакала, и вместе с ней разрывалось сердце; скрипка торжествовала и душу переполняла радость. Звук обращался в образ: вот дождь барабанит по крыше кареты, вот вороны кружат над кладбищем, а вот солнце вспарывает тучи яростным лезвием...

Они слушали, пока катушка не закончилась. Когда она с тихим щелчком выскочила из гнезда, Гастон зааплодировал.

– Великолепно! Браво! Я не знаю, кто автор, но я обязательно возьму у вас эту запись!

– С удовольствием дам вам копию... А теперь послушайте это...
– Фигаро сменил катушку и в комнате тут же зазвучала новая мелодия.

– М-м-м... Недурно, но...
– Гастон пожал плечами.
– Не в моем вкусе.

– Ага! А теперь сравните эту запись и ту, что я ставил до нее.

– Фу! Фигаро, ну вы и скажете! То была музыка из глубин сердца гения, а это какой-то рыночный фокстрот, пусть и неплохой!

– Вот именно, - следователь выключил патефон.
– Вот именно, дорогой мой Гастон! Небо и земля, перо мастера и желтая газетенка, кисть художника и мазня на стенах вокзальной уборной! И, тем не менее, автор обеих композиций - один и тот же человек!

– Уж не хотите ли вы сказать...

– Да, Гастон, да! Это произведения почтенного господина Клерамбо, всемирно известного музыканта, композитора и просто замечательного человека, чтоб ему пусто было!
– Фигаро хохотнул.
– Я переслушал уже сорок катушек, но тенденция проста: все, что Клерамбо написал за последние три года - мусор. Ширпотреб. Это, кстати, заметили и его агенты; у него серьезные проблемы с контрактами.

– А это вы откуда узнали?

– Как откуда? Через Фунтика, разумеется. Знаете, водить знакомство с королями, оказывается, очень удобно. Р-р-раз! И любая бумага ложится тебе на стол. Дайте мне такие полномочия, Гастон, и я буду закрывать по делу в неделю... Но я еще не все вам рассказал. Дело в том, что мировую известность произведения Клерамбо получили...
– Фигаро внимательно посмотрел на Гастона.

– Десять лет назад?
– тот пожал плечами.
– Ну хорошо, вот только что все это значит?