Следователь прокуратуры: повести
Шрифт:
Рябинин тоже повернул к нему голову и увидел два испытующих чёрных глаза, которые упорно смотрели на него. Рябинин не понял — сам ли он подмигнул Петельникову или его глаз самостоятельно сработал тиком, но смысл этого подмаргивания он знал: мол, не беспокойся, я не свихнулся. Петельников, кажется, окончательно убедился, что следователь не в себе.
— Так, — сказал Рябинин, наводя очки на Кузнецову, — у вас есть мама, я уже знаю, и она вас любит…
— Зачем нас привезли? Почему отрывают в субботу… — начала было тонким писклявым голосом Кузнецова.
— Прошу
Стало тихо. Гущина залилась краской, и слегка порозовела Кузнецова. Петельников ни на йоту не отвёл взгляда от следователя, от его вспотевших очков, пятнисто-горящего румянца и окончательно вздыбившихся волос.
— Извините, — сказал Рябинин, — но прошу отвечать на мои вопросы. Гущина, что вы сделали в аэропорту?
— Села на такси и уехала.
— Так. Кузнецова, что вы сделали в аэропорту?
— Села в троллейбус и уехала.
Она так ответила, что Рябинин понял — не уехала бы на троллейбусе, да теперь всё равно бы не сказала. Напрасно он их допрашивает вместе, не зря закон запрещает, но ему нужно только спросить.
— Так, — сказал Рябинин, встал и отбросил ногой стул, который сейчас ему мешал. — Вы прилетели, дома беспокоятся родственники, а вы сели и поехали?!
— Да, вспомнила, — вдруг оживилась Гущина.
— Конечно! — вскрикнул Рябинин так, что Гущина чуть не забыла того, что она вспомнила. — Ну?!
— Я зашла на почту и подала маме телеграмму.
— Почему же вы раньше молчали? — укоризненно спросил Рябинин. — Я же просил сообщить каждую мелочь.
— Это так естественно, — вмешалась Кузнецова. — Я тоже дала телеграмму.
Рябинин торжествующе глянул на Петельникова — тот сидел, как шахматист за партией. Он ничего не понимал. Может быть, поэтому в очках Рябинина и засветилось лёгкое самодовольство.
— Какие писали тексты? — спросил он сразу обеих.
— Наверху адрес, фамилию, имя, отчество, — начала перечислять Гущина, — а текст такой: «Долетела благополучно Целую Тоня».
— У меня вместо «благополучно» написано «хорошо», — сообщила Кузнецова.
— Кто-нибудь около вас был?
— Там полно народу, — пожала плечами Гущина. — Даже очередь стояла.
— Видал! — гордо сказал Рябинин инспектору и заложил бланк в машинку. В пять минут он отстучал два коротких, как справки, протокола. Потерпевшие молча расписались и ушли, заверенные им, что сделан ещё один шаг к адресу преступника.
— Вот где разгадка! — нервно потёр руки Рябинин. — В телеграмме есть всё данные: адрес, имена родителей, имя потерпевшей. Ну и факт налицо — человек приехал. А?!
Петельников только расстегнул пиджак, из-под которого сразу выскочил и повис маятником длинный галстук, расписанный не то цветами, не то попугаями. Радость следователя до него не дошла, как не доходит тепло солнца в рикошетном свете луны.
— Вадим, ты что? — подозрительно спросил Рябинин.
— Понимаешь, на почте и телеграфе я всех проверил, — задумчиво ответил инспектор. — Даже не могу представить, кто там её соучастник.
— Какой
— Кто телеграмму-то ей показывал? — впал в окончательное недоумение Петельников.
— Да проще всё, гораздо проще! — обрадовался Рябинин, что это оказывается не так просто и не зря он думал день и ночь. — Она ходит по залу и заглядывает в телеграммы. Человек пишет… Или стоит в очереди — долго ли подсмотреть и запомнить. Элементарно гениально! А потом иди к старушке, плачься. Вадим, теперь она у тебя в руках.
— Почему? — спросил инспектор и выпрямился.
Галстук сразу лёг на его широкую грудь. Рябинин видел, что Петельников лукавит — он уже знал, почему. Он уже заработал мыслью, расставляя ребят по аэропорту. И его длинные ноги уже заныли под стулом от оперативного зуда.
— Она будет «работать» на телеграфе, пока её не спугнут, — всё-таки ответил Рябинин.
Инспектор встал.
— Сергей Георгиевич, на всякий случай, где будешь?
— Спать дома.
Петельников кивнул и сразу вышел — теперь у него появилась конкретная оперативная работа. Искать преступника нужно медленно, чтобы наверняка. А ловить его надо быстро.
Через два часа, когда Рябинин, как подрубленный, свалился на диван и спал, вокруг здания аэропорта медленно бродила симпатичная молодая женщина. Казалось, она чего-то выжидала. Впрочем, она могла ждать самолёт и не хотела сидеть в душном зале.
В субботний день народу в аэропорту много. Теперь в аэропорту всегда народ, потому что люди спешат и уже не любят ездить в поездах.
Женщина заглянула в кафе, посмотрела на взлетавшие самолёты, медленно вошла в почтовый зал и села в уголке скромно, как Золушка на балу. Теперь она ждала кого-то здесь. Казалось, она забыла то лицо, поэтому разглядывает всех внимательно, чтобы не ошибиться.
Прошёл час. Она не шелохнулась, не спуская глаз с людей, которые входили, писали телеграммы, отправляли и уходили. Прошло ещё полчаса. Женщина вытащила из сумки зеркальце, посмотрелась и встала, поправив пышнющую связку волос. Она не ушла, а принялась медленно ходить вокруг овального стола, как ходила вокруг здания аэропорта. Её круги, а вернее, эллипсы, всё плотнее прижимались к людям, сочиняющим телеграммы. Теперь она рассматривала стол, словно то, что она ждала, должно оказаться на столе. Около одной женщины она даже склонилась. Та удивлённо подняла голову, но пышноволосая пригнулась ниже и поправила что-то в туфле.
Походив, она сделала восьмёрку и оказалась у очереди к телеграфному окошку. Она встала последней. Никакой телеграммы у неё в руке не было, да она ничего и не писала. Сначала держалась рассеянно, смотря по сторонам, но потом её взгляд как-то сам собой замер на телеграмме стоящей впереди женщины.
— Вы последняя? — услышала она над ухом и вздрогнула.
Перед ней стоял вежливый молодой человек и улыбался.
— Я, — вяло ответила она и сразу отвернулась, будто застеснялась.
— А у вас ручки не найдётся? — опять спросил молодой человек.