Следователи Петра Великого
Шрифт:
В свете этого не приходится удивляться, что вместо колодничьей палаты П. А. Ижорин в 1723 году оказался на новой должности. Теперь уже секретаря новоучрежденного Вышнего суда — высшего органа правосудия, рассматривавшего главным образом дела о преступлениях против интересов службы (или, как они еще сейчас именуются, «коррупционной направленности»), В числе прочих в производство Вышнего суда попало и «дело фискалов» (по всей вероятности, именно тогда из него оказались изъяты неблагоприятные для бывшего олонецкого фискала документы).
Излишне разоткровенничавшийся перед прокурорами Савва Попцов взошел, в конце концов, на эшафот на Троицкой площади Санкт-Петербурга, а в его судебном деле (соединенном со следственным)
Осужден стольник был по делу, обстоятельства которого один в один совпадали с историей о фальшивом завещании откупщика Ивана Лобанова (отличие было только в том, что Михаил Желябужский осуществил подлог завещания дворянки — вдовы Акулины Поливановой). В судебном деле М. В. Желябужского избежавший ответственности за аналогичное преступление Петр Ижорин также оставил лаконичную запись: «Эксекуция Желябужскому учинена на Троицкой площади генваря 24 дня 1724 года. Дано 50 ударов [кнутом]»{1064}.
24 января 1724 года Петр Ижорин начертал и строки, касавшиеся Алексея Нестерова: «Оному Нестерову… на Троицкой площеди эксекуция учинена, казнен колесованием»{1065}. И ведь не дрогнула рука у секретаря, вблизи наблюдавшего, как ломают кости его многолетнему благодетелю, некогда уберегшему его от коменданта Видима Геннина. Запись исполнена четким, идеально разборчивым почерком. Разве что в слове «площадь» сделана описка.
Перспектива самому взойти на эшафот замаячила перед П. А. Ижориным в ноябре 1724 года, когда Петр I ознакомился с подметным письмом о злоупотреблениях в Вышнем суде. Из 7-го пункта письма император узнал, что «секретарю Ижорину, которой ныне в канцелярии Вышняго суда, надлежало было дать по некоторому делу с Попцовым очная ставка, токмо того в той Вышняго суда канцелярии не учинили». На полях напротив приведенных строк глава государства собственноручно поставил крест в кружке{1066}. Это означало, что информация будет проверяться под его личным контролем. Увы, разбирательства сведений подметного письма, изрядно заинтересовавшего Петра I{1067}, не последовало: в январе 1725 года первый российский император скончался.
Что же до «непотопляемого» П. А. Ижорина, то после закрытия в 1726 году Вышнего суда он получил очередное повышение, став обер-секретарем Военной коллегии. Во главе коллежской канцелярии Петр Ижорин благополучно проработал до самой отставки, последовавшей в июле 1744 года. Во второй половине 1730-х — начале 1740-х годов по роду службы В. И. Геннин, несомненно, регулярно посещал Военную коллегию. Кто знает, какие эмоции он испытывал, раз за разом сталкиваясь в коллежской аудиенц-камере лицом к лицу с обер-секретарем Петром Ижориным. Вряд ли, конечно, положительные.
Между тем помимо психологически измотавшего Видима Ивановича конфликта с братьями Ижориными и постоянного волевого и эмоционального напряжения от «гонки» по выполнению производственных заданий Адмиралтейства, в бытность в Олонце он пережил еще и личную драму. 16 марта 1716 года в Санкт-Петербурге скончалась жена коменданта (ее имени установить на сегодня не удалось). Переживания Видима Ивановича были таковы, что он, по собственным его словам, «целой месяц из избы никуда не выходил и слышу в левой руке и ноге разслабление»{1068}. По всей вероятности, сорокалетний Видим Геннин испытал тогда самый острый в его жизни внутренний
Чтобы хоть как-то отвлечься от скорби, 17 марта В. И. Геннин обратился к генерал-адмиралу Федору Апраксину с просьбой отпустить его для лечения и свидания с родственниками за границу. Понимая, насколько такой отпуск несвоевремен, олонецкий комендант пообещал графу Федору Матвеевичу подыскать во время поездки для работы в России «нужнейших работных людей». Попутно Видим Иванович заверил генерал-адмирала о своем намерении не покидать российскую службу, подчеркнув, что «по милости царскаго величества и вашего сиятелства я… выведен человеком знатным»{1069}.
Поскольку Петр I находился в то время в зарубежной поездке, Ф. М. Апраксин принялся тянуть с принятием решения о предоставлении отпуска Вилиму Геннину. В письме от 12 мая Видим Иванович обратился к генерал-адмиралу уже с нотками отчаяния: «Для бога помилосердствуй… Ежели я не получу на время себе отпуска, то совершенно вы меня умертвите или увечным сделаете»{1070}. Ситуация разрешилась благодаря вмешательству «патрона» Видима Ивановича А. Д. Меншикова. В мае светлейший князь Александр Данилович уведомил Ф. М. Апраксина: «…мы за благо разсудили, чтоб ево [Геннина] отпустить. Ибо ежели сего не учинится, может он от меланхолии умереть»{1071}.
Отпускная поездка В. И. Геннина в итоге состоялась, хотя ее подробности остались неизвестными. Возможно лишь полагать, что продлилась она с июня по декабрь 1716 года. В следующий раз полковник Видим Геннин выехал за границу в 1719 году и уже по официальному поводу — для найма горных мастеров.
Перед этой поездкой Видим Иванович удостоился новой монаршей милости. По всей вероятности, во время приезда Петра I в Олонец и на олонецкие целебные («марциальные») воды в начале 1719 года {1072} царь вручил коменданту свой медальный портрет, украшенный алмазами {1073} [186] . Возможно, в награду за его роль в открытии месторождения «Марциальных вод» [187] , употребление которых неизменно приводило к улучшению самочувствия Петра I.
186
На известном портрете 1740-х годов кисти неизвестного художника, на котором Видим Иванович изображен при всех регалиях, этот внушительных размеров медальный портрет вырисован в самом центре композиции.
187
В настоящее время бальнеологический и грязевой курорт «Марциальные воды», расположенный в одноименном поселке Кондопожского района Республики Карелии.
В том же году полковник Видим Геннин сумел устроить на русскую службу своего отца. Как явствует из архивного документа, благодаря протекции сына Иоганн Геннин, получив чин майора артиллерии, в апреле 1719 года был определен в гарнизон Нарвы{1074}.
Вторая зарубежная поездка имела одним из последствий перемену в личной жизни Видима Геннина. Согласно фамильному преданию семейства Генниных, зафиксированному В. Н. Верхом в 1820-е годы, еще будучи в Голландии, В. И. Геннин «влюбился в тамошнюю уроженку и условился с ней, что по прибытии ее в Россию он на ней женится»{1075}. Свадьба Видима Геннина состоялась в 1720 году в Санкт-Петербурге.