Следствие, которое ищет убийцу
Шрифт:
Это дело потрясло всю индустрию, затронув гораздо больше, чем знаменитую десятку. В последующий период репутация многих актеров, сценаристов и режиссеров была настолько испорчена расследованиями Сената, что они больше никогда не работали.
Шон Райли, ирландско-американский писатель с репутацией прямолинейного человека, был одной из жертв. Несмотря на два «Оскара» за лучший сценарий, он внезапно обнаружил, что не может получить какую-либо работу. Его жена, которая годами страдала от проблем с сердцем, не смогла вынести напряжения и беспокойства того ужасного периода. Она умерла
Райли не сдался. Он просто удалился в деревню, в беспорядочный старый испано-американский фермерский дом в долине Сан-Фернандо, взяв с собой свою восьмилетнюю дочь.
В течение многих лет он зарабатывал на жизнь тем, что известно в индустрии как сценарист. Любой, у кого были проблемы со сценарием, относил его Райли, и он переписывал его за плату. Естественно, его имя никогда не появлялось в титрах.
В конце концов, это была не такая уж плохая жизнь. Он написал два или три романа, посадил виноградник и воспитал свою дочь с любовью, пониманием и изяществом, чтобы уважать землю и то, что было лучшего в людях, и никогда не бояться.
Она была угловатой, с оливковой кожей, неуклюжей девушкой с серо-зелеными глазами и черными волосами, унаследованными от ее матери, польской еврейки из Варшавы, когда она поступила в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. В 1962 году она специализировалась на психологии, исследовала экспериментальную психиатрию в Тавистокской клинике в Лондоне, а в 1965 году защитила докторскую диссертацию в Кембриджском университете.
Она отправилась в Вену в Институт Хольцера для невменяемых преступников, чтобы следовать своему особому интересу — психопатологии насилия. Именно здесь она впервые столкнулась с этим поразительным явлением нашего времени — городским партизаном. Террорист из дома среднего класса.
В последующие годы она продолжила это исследование, опрашивая своих испытуемых в большинстве крупных городов Европы, работая, где приходилось, на вовлеченные государственные органы, хотя это была не та ситуация, которая ее устраивала.
Она поддерживала самые тесные контакты со своим отцом, возвращаясь домой по крайней мере два раза в год. Он навещал ее в Европе, в основном, когда развивающаяся итальянская киносценария привела его в Рим и открыла новые возможности. И снова его имя появилось в титрах. Он получил награды за сценарий в Берлине, Париже, Лондоне. А затем, в 1970 году, он рухнул с обширным сердечным приступом на ферме в долине Сан-Фернандо.
В то время она была в Париже, в Сорбонне, и сразу же улетела домой. Он держался, ждал ее, так что, когда она вошла в его палату в больнице «Кедры Ливана», голубые глаза на волевом загорелом лице, которое вдруг стало таким старым, мгновенно открылись. Она взяла его за руку. Он улыбнулся один раз и умер.
Они все пришли на похороны. Режиссеры, актеры, продюсеры, люди из офиса, которые не разговаривали с ним в плохие годы. Которые повернулись и пошли в другую сторону, когда увидели, что он приближается. Теперь, когда он был мертв, ходили даже разговоры о том, что Академия рассматривает возможность специальной награды.
Как
После этого она сбежала, вернулась на ферму в Долине, но это было бесполезно — совсем нехорошо, когда повсюду воспоминания о нем.
Обратиться было не к кому, потому что в одном отношении он никогда не мог ей помочь, и это касалось ее отношений с противоположным полом. Ее общение с мужчинами всегда было кратким и неудовлетворительным эмоционально и, следовательно, неудовлетворительным физически. Грубая правда заключалась в том, что она так и не нашла никого, кто был бы похож на ее отца.
Когда она была близка к последней грани, спасение появилось в виде авиапочтового письма с английской маркой и почтовым штемпелем Кембриджа, которое однажды утром упало в ее почтовый ящик. В нем содержалось предложение о стипендии в ее старом колледже, Нью-Холл, и она ухватилась за него обеими руками, спасаясь бегством в единственное другое убежище, которое она когда-либо знала в своей жизни.
И все шло хорошо для нее. Это было как возвращение домой. Была работа, была ее книга и был Кембридж во всей его красе, особенно в то прекрасное апрельское утро 1972 года, когда она впервые встретила Джона Микали.
Она всю ночь работала над корректурами пятого издания своей книги, издатели хотели получить их обратно к пятнице. Вместо того, чтобы лечь спать, она следовала установленному распорядку. Надела спортивный костюм, взяла велосипед и поехала в центр города, чистый, спокойный и красивый по утрам.
Пятнадцать минут спустя она бежала по тропинке вдоль задних дворов, лужаек, спускающихся к реке Кэм. Она была полностью довольна собой, довольна ночной работой, наслаждалась острым утренним запахом, а затем она услышала, как кто-то обгоняет ее, и рядом с ней появился Микали.
Он был одет в очень простой темно-синий спортивный костюм и кроссовки. Вокруг его шеи было обернуто белое полотенце.
— Отличное утро для этого, — сказал он.
Она узнала его сразу, не могла не узнать, потому что его плакаты с обычной фотографией были расклеены по всему Кембриджу в течение двух недель.
— Да, обычно так и есть.
Он мгновенно улыбнулся. «Хех, такой же американец. Должно быть, это мой день. Ты студент по обмену или что-то в этом роде?»
Ирландская сторона ее характера быстро всплыла на поверхность, и она громко рассмеялась. «Те дни давно прошли. Я тот, кого здесь называют доном. Я преподаю в университете. Меня зовут Кэтрин Райли. Я из Калифорнии.»
«Боже милостивый, я тоже. Меня зовут Микали — Джон Микали».
Она взяла его за руку с легкой неохотой, ощущая покалывающее возбуждение, холод в животе, что было для нее внове.
— Да, я знаю. Сегодня вечером ты играешь четвертую симфонию Рахманинова с Лондонским симфоническим оркестром.»
«Я верю, что ты будешь там».
— Ты что, шутишь? Некоторые студенты всю ночь стояли в очереди, чтобы попасть в кассу в первый день ее открытия. С тех пор билетов на этот концерт не было.»