Следствие по магии 2
Шрифт:
— А ты что молчишь?
Разговоры все прекратились, старший из палаты взглядом извинился за бойца. Остальные чувствовали себя неловко, за поведение товарища.
— Не нужно, он только вернулся, ногу потерял.
— Это же не приговор.
— Он считает иначе. Считает, что калека. Молодой дурак. Что уж там. Но поверь, время лечит.
Мальчик потерял опору. В прямом и переносном смысле слова. Ему ампутировали ногу ниже колена. Он иногда прикасался к ней, не верящим движением, потом отдергивал руку и отворачивался.
Он
Во многом я бы согласилась с Сергеем, тем самым старшим в их палате. Но не сейчас, парень, которого представили Михом не выдержит, если не поддержать, сломается. Не все могут выдержать груз этого ужаса. Груз не смерти, ограничений. Не полноценности.
Это мнение молодых. Они не верят в смерть, только в жизнь, а еще хуже — инвалидность. Для любого это страшно, для молодости это порой просто смертельно.
— А у кого-то есть гитара?
— Умеешь петь, красавица?
— А сейчас и посмотрим!
[1] Ляпис Трубецкой «Я верю в Иисуса Христа»
Глава 23
Гитара нашлась практически сразу, кто-то из солдат перебирал струны недалеко от нашего фонтанчика, буквально через дорожку. Бойцы оказались не жадными, поделились, под шуточки, доковыляли к нам в компанию, посидеть, послушать. Замотанные в бинты в пижамах и спортивках озорно скалились, предвкушая маленькое представление.
Классическая гитара теплого желтого цвета, во многих местах наблюдался ремонт. В углу притаился автограф, его постарались покрыть лаком, но не слишком удачно. Этакая боевая подруга мирных минут.
— Красавица!
— А то! Она со мной всегда, на передовой была. Она еще моего деда помнит, вместе с ним Берлин видела.
— Ей место в музее.
— Э-э, нет. Гитара без музыки умирает, так дед говорит. Это его автограф, такой же как он оставил на Рейхстаге. Она меня уберегла.
Хозяин ласково провел рукой по грифу здоровой рукой. Действительно было входное разорванное отверстие с обеих сторон. Уже аккуратно заделанное, краска выдавала недавний ремонт.
— Как же ты ее сохранил?
— Это она меня. Видишь неровность?
— Да.
— Осколок, отклонился и задел руку. А метил в сердце. Ребята вытащили нас обоих. А потом волонтеры переправили ее ко мне.
Он говорил настолько легко. О ранении, о смерти, о гитаре… Как о привычном. Без надрыва и страдания. Это его работа.
— «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», — легонько перебрав струны пропела я, — Знаете, я пришла сегодня сюда по двум причинам. Нет, не так… Мужики, я, очень хочу, чтобы вы знали, мы ценим вас, за ваш труд. Все что «где-то там» квакают, это их эротическая фантазия.
— Х…..ня!
— Она самая. Я очень прошу, не берите в голову слова ничтожеств,
— Лизать опу!
— У России попа большая, слюней не хватит. И как бы это пафосно не звучало…. Мужики, спасибо вам. За ваш труд, за вашу честь.
Кто-то хмуро закурил, кто-то отвернулся. Суровые, не привыкшие к словам благодарности. Ну да, это же долг Мужчины. Защищать, оберегать. Закрыть собой опасность.
— Вы те, кто дает нам, мирным, безопасность. И все вы делаете правильно.
— Спой уж что-то. Не нужны нам эти дифирамбы.
Я упрямо мотнула головой. Надо.
— Не каждому пришлось стрелять и убить врага — но вам довелось. Не каждый погибнет или будет ранен, но такие будут. Не каждому придется увидеть, как друг испускает последний вздох, не каждый будет по локоть в крови тащить одного за одним до медицинского транспорта. Но такие будут. И все это вы.
Страшно такое даже подумать, но те, кто выживают телесно, не могут не начать по крупицам умирать духовно. Что они видят? Там летают снаряды и смерть за каждым клочком земли. Тут мирная жизнь, без забот. Без смертельных забот. И вот улыбки уже не широкие и не искрение, растерянные. Как так? Мы там, вы тут? Они забывают, как это — жить мирно.
Будут и другие, те что сидели по штабам, а потом орут на каждом углу, что я за вас. Из таких и родятся либералы. Из штабных. А все мы помним, что Россия либералам нравилась только в тысяча девятьсот семнадцатом и в девяносто первом. Не стоит этого забывать.
Вот эти раненные, такими не станут, если Родина о них не забудет, не предаст. Трудно это, «не забыть». Когда-нибудь потом они вернется и оживут, как наши прадеды. И мы будем поднимать тост за мир во всем мире, который они хранят.
Меня тронули за рукав, взглядом прося спеть. Что-то я слишком много думаю не о том. Сейчас все для них.
— Вы уж простите буду петь из интернета, петь песни предателей — язык не поворачивается.
Один из молодых бойцов грустно кивнул:
— Это лучше. Мне когда-то нравилась Земфира. А сейчас слышу ее голос, и кажется, что она опять говорит гадости.
— Песни ни причем. Пусть катятся в свой новый мир, а у нас будут новые песни, новая музыка. Даже если текст будет прежний, его будут петь по-другому. Может даже лучше. Я хочу напомнить вам, мои дорогие, что мои и ваши предки смотрят на нас. Они верят вам.
Я легко перебрала струны. Как бы они не стенали, им нужна поддержка. Она нужна абсолютно всем, но тем, кто заглянул за Грань, особенно. Своим звонким эхом гитара обратила на себя внимание, непроизвольно заставив людей затаить дыхание. Я управляла своей силой из рук вон плохо, обычно она крутила мной, как хотела, но с первыми словами откликнулась:
А знаешь, дед, у нас опять война
Беда пришла откуда и не ждали.
И снова поднялась моя страна
За русский мир бои, не за медали,