Следствие по-русски 2

Леонтьев Дмитрий Борисович

— Это я уже слышал. Но люди…

— Какие люди? — удивился я. — Это не люди. Это персонажи сказок. Его сказок. Они были с ним с самого начала. Да не переживай ты так, все будет в порядке. Надо было бы «подарить» их ему, но нельзя. И не потому, что я гуманист. Просто тогда мы упустим его. Нет, его нужно брать в тот момент, когда он придет. А жаль… Нет, правда — жаль. Но тут уж ничего не поделаешь: либо они, либо он. Так что все будут здоровы и невредимы. К сожалению.

Разумовский остановился посреди комнаты, раздумывая над этой перспективой. Она его устроила, и, несколько успокоившись, он спросил:

— Почему ты так уверен, что он вообще узнает об этом репортаже?

— Это совсем просто. Я думал, ты сам догадаешься.

Помнишь газеты, разбросанные по всей даче? Они могли принадлежать только ему. Я внимательно просмотрел все, что там нашел, и знаешь, что я понял? Он пытается повторить самые страшные и изощренные преступления своих «предшественников». Экранизировать их, дополнив декорациями, костюмами и сценарием. Запечатлеть их навсегда, одновременно доказав, что он способен на все, на что были способны эти монстры, и даже превосходит их в количестве, изобретательности и жестокости. Он пользовался их опытом, как пособием. Он восторгался ими и учился у них. Он ненавидел их за славу и завидовал им, стремясь превзойти. Он читает эту газету, Андрей. Там много статей с их жизнеописаниями, и было заметно, как тщательно он работал с этой информацией. И я тогда подумал: если мне потребуется передать для него какое-то «послание», у меня есть такая возможность. А потом я вспомнил слова профессора Ушакова о его самовлюбленности, стремлении к славе, власти, страху. Он поставил целью своего существования прославиться и перегнать своих предшественников. Это суть его жизни, его цель. Но он понимает, что, если его остановят раньше времени, он будет всего лишь одним из многих, частью толпы, которую он так ненавидит. Он будет забыт. И он всеми силами пытается выполнить свою «миссию». Потом он откроет лицо. Его должны знать. Но это — потом… Нет у него этого «потом»! Нет, потому что вышла статья, в которой съемочная группа, с которой он имел дело, обливает его «работы» такими помоями, что самые ехидные и желчные критики сгрызли бы от зависти свои авторучки. Разнесли все, вспомнив и подчеркнув бездарность, плохой сюжет, освещение, костюмы, декорации, поверхностность, неправдоподобность. А то, что может показаться устрашающим и жестоким, объявили подделкой и плагиатом. Мелко, бездарно, серо… «Серо» — ты понимаешь? Он оплеван, презираем. Какой тут страх… Нет, я доволен Игнатьевым. Статья выдержана в нужных тонах. Консультации профессора Ушакова. Исполнение журналиста Игнатьева. Идея проекта Николая Куницына… Правда, Ушаков предупредил, что шансов на благоприятный исход не так уж много. Эта попытка оправдана процентов на тридцать-сорок, но во всех остальных вариантах шансов куда меньше. А мы еще немного увеличили их, намекнув, что «продолжение следует».

— А если он попросту затаится?

— Нет, — сказал я уверенно, — ответная реакция последует, это точно. Но вот какой она будет?

— «Герои» заметки знают, во что их втравили? Они ведь могут устроить газете немалые неприятности.

— Имена не названы, каких-либо привязок нет. Им придется доказывать, что горбун, снимающий порнофильмы и оказывающий покровительство психически больному человеку, и один из актеров, снимающийся в этих фильмах, — именно они и есть. Как ты думаешь, станут они это делать? Я уже созвонился с ребятами из Кировского РУВД. В больнице, где находится «актер», и возле дома горбуна установлены посты. Днем горбуна будут сопровождать ребята из спецслужбы, а мы… Мы, со своей стороны, будем контролировать ситуацию. Если он и решит свести с ними счеты, то начнет именно с горбуна. Фигура колоритная, да и больница — место куда более доступное с точки зрения его планов… Думаю, нам стоит провести несколько вечеров под окнами горбуна Коти. Я не думаю, что он захочет просто расправиться с обидчиками. Ему нужна месть. А это требует определенного подхода. Нет, он не ограничится простым убийством. В эту статью вложено больше, чем ты думаешь.

— Я уже понял, — покачал головой Разумовский. —

Ох, Коля, Коля…

— Я знаю, — сказал я. — А теперь давай помолчим. Я устал. Я очень устал от всего этого. Впереди еще очень много работы. Хочу встретить его свежим и отдохнувшим.

— Все же надеешься на личную встречу?

Я улыбнулся, вдавил клавишу магнитофона, вырывая из черного прямоугольника звуки мелодии, и расслабленно откинулся в кресле.

* С тихим шорохом шин мимо нас промчалась причудливая машина, словно появившаяся здесь из прошлого века. С настоящими клаксонами, брезентовым верхом, откинутым назад, и фарами, выпученными, как глаза рака.

«Удивительный город, — подумал я, провожая машину взглядом, — чего только здесь не встретишь».

Этот город как нельзя лучше подходит для меня. Он лишен серости и упорядоченности, он велик и разнообразен, и он отражает себя в душах и характерах своих жителей. Сколько гениев он дал России! Подумать только, в каждом спешащем мимо меня человеке есть частичка Пушкина, крохотная искорка декабристов, печаль Есенина, звучит музыка Чайковского, бунтует дух Петра Великого, живет проницательная мудрость Достоевского.

Почему мы размениваем этот изначальный дар на гроши? Какой талантливый, чудесный, мудрый и самобытный народ… Его нельзя оценивать, обсуждать, понимать, им можно только восхищаться.

— Образование нам нужно, — сказал я вслух, — духовность. И дать возможность работать. У тебя в руках великая сила, Андрей, а ты торчишь у подъезда горбатого монстрика и ждешь другого уродца… Ты можешь людям дать то, что сделает их счастливыми. Творящий, работающий, ищущий человек всегда счастлив. Любящий человек счастлив безмерно. Но ведь это нужно осознать. Ценить. А охранять это найдется кому.

— Я разве спорю о главенстве? — не удивился итогу моих рассуждений иерей. — Просто сейчас такое время, что нужно удвоить усилия. Не ограничиваться одной задачей.

— Можно даже утроить усилия. Но в этом направлении. По-моему, так вообще нужно жить и работать на грани своих возможностей. Изо всех сил. Тогда будет результат. И радость. И отдых будет отдыхом, и работа — работой, и результат — результатом. А у тебя получается, что «священник в России больше, чем священник». Знаешь, что меня удивляет?

Я замолчал и замер, вглядываясь в противоположный конец улицы. В свете тусклых петербургских фонарей к нам медленно, словно крадучись, приближался грузовик с грязно-желтой кабиной и неряшливым, обшарпанным кузовом. Разумовский проследил за моим взглядом и медленно выпрямился, замер, словно гончая собака, почуявшая дичь. Грузовик приближался. На мгновение его фары выхватили нашу машину из темноты, взорвав салон вспышкой ярко-желтого света, прогрохотал рядом, гремя расползающимися досками бортов, и пополз дальше. Возле дома горбуна он заметно снизил скорость, напротив подъезда почти остановился.

Я затаил дыхание. Но тут грузовик неожиданно сорвался с места и, быстро набирая скорость, помчался прочь, быстро уменьшаясь на длинном, прямом, как луч, полотне проспекта.

— Это он! — схватил я за рукав Разумовского. — Это он! Он что-то заподозрил… Давай за ним!

Но иерей уже нажимал на педаль газа. Машина рванула с места так, что меня вдавило в сиденье, как на взлете. Краем глаза я заметил, как в темноте переулка зажглись фары «семерки» оперативников. Сообразив, в чем дело, они присоединились к погоне.

— Не уйдет, — уверенно заявил я, всматриваясь в сигнальные огоньки грузовика, мерцающие впереди нас, словно глаза хищника. — На этой развалюхе не уйдет. А впереди посты ГИБДД… Ему конец!

— Держись крепче, — краешком рта посоветовал иерей. — Насколько я понимаю, останавливаться он не будет. Где оперативники? Сильно отстали?

— Нет, — оглянулся я, — метрах в трехстах… Ничего, будем гнать до тех пор, пока не выдохнется. Ночью на шоссе машин немного, поэтому можно поиграть в «Формулу-1». Ты будешь Шумахером, а я — пятым колесом.