Следствие считать открытым
Шрифт:
Таниус успел добраться до оружия прежде, чем убийцы — до него, рассек воздух стальной петлей и обрушил сокрушительный удар на ближайшую скамью, разрубив ее надвое. Купцы разом отхлынули от него во все стороны, кто-то в сутолоке свалился и отчаянно заверещал, но хозяин, весь побелевший от страха, тем не менее самоотверженно бросился наперерез.
— Только без крови! Только без жертв! Только не здесь! — жалобно кричал он, хватая Таниуса за руки.
При виде огромного меча купцы разом протрезвели и толпой рванулись к дверям, увлекая за собой и странного монаха, и черных убийц, и мой так и не полученный выигрыш. Через пару минут, кроме нас и трактирных работников, в зале остались лишь те, кто
Таниус резко всадил клинок в ножны и теперь стоял посреди разбитой утвари и неподвижных тел, тяжело дыша и вращая глазами, — он еще не отошел от схватки. Тут его внимание привлек купец-гигант, который под душем из благо-Родного вина очухался и теперь шел на капитана, покачиваясь из стороны в сторону. Таниус потянулся к мечу, но передумал, взял лавку, примерился и засадил «богатырю» прямо в брюхо. Тот ухнул и отлетел, проломив перегородку, прямо под ноги наяривающим музыкантам. До чего ж крепкий орешек попался — он, полежав минутку, вновь приподнялся, в этот момент солист, коварно ухмыльнувшись, исполнил свой последний аккорд — балалайкой по голове. Инструмент, конечно, разлетелся в щепки, но и купец не выдержал «музыкального» удара, потому вырубился окончательно. Кто-то смеет утверждать, что музыка безвредна для здоровья?
Я, осторожно пройдя через раскуроченный зал таверны, подобрал вражеский кинжал и внимательно его рассмотрел, Работа была явно данийская — широкая гарда полумесяцем, длинная ребристая рукоять, узкий четырехгранный клинок с канавкой кровостока посредине. Часто наемные убийцы наносят на эту канавку вдоль клинка смертельный яд, но этот кинжал выглядел чистеньким.
Само лезвие кинжала было тонкое, но негнущееся и удивительно гладкое — ни одной царапины, ни одной зазубрины. В глаза сразу бросалась причудливая данийская вязь-гравировка — она светилась в отражении, но не под тем углом, с которого падал свет.
Вон оно что — ножичек-то зачарованный! Вот только кем и на кого? Данийская ковка, данийское заклятие, наверняка наложенное данийскими же магами. На первый взгляд ясно, откуда ноги растут… Но только на первый и уж точно не мой — после последней войны данийское оружие расползлось по всему миру и могло оказаться в чьих угодно руках. Кроме того, злодей мог использовать именно такой кинжал с целью провокации, изобразив жирную стрелку в сторону Данидана. Пока выяснить что-либо не представлялось возможным. Ну а кинжал — он в любых руках остается орудием убийства, и заклятие всегда направлено на врага. Так что пускай У меня пока в мешке болтается, вдруг да и пригодится.
Тем временем безутешный хозяин ходил посреди разгрома, горестно причитал и подсчитывал убытки, изредка косясь на нас и ломая голову, как бы так нас изгнать, чтобы и себе не навредить. Внезапно он что-то вспомнил, так как чуть не запрыгал от радости, и подскочил к Таниусу с подобострастной улыбочкой:
— Я насчет проводника в Зеленодолье! Я знаю, кто вам нужен! Я все скажу, я все покажу!
— Говори! — рявкнул Таниус, еще бывший на взводе.
— Есть тут у нас один чудак — разорившийся зеленодольский купчишка. Он меня уже до печенки достал — хочет вернуться к себе домой, только один ехать боится, и денег у него нет. Позвольте вас проводить! — Выведя нас из таверны, трактирщик облегченно вздохнул и даже приободрился.
«Кривой бес» — так называлась та мрачная забегаловка, к которой нас привели. Над ее входом торчала почерневшая от времени деревянная статуя, изображавшая означенную тварь в полный рост, со скошенными глазами, идиотской ухмылкой на роже и с кружкой в лапе. Очевидно, мастер ваял этот «шедевр» с большого бодуна, потому как перепутал местами рога и уши и вдобавок вырезал вместо пивной кружки кружку для подаяний,
Внутри кабак оказался еще отвратнее, а его содержатели, видимо, никогда не слыхали слово «уборка» — стены облепила посеревшая от копоти паутина, грязь и объедки сплошь покрывали пол. Тут же привольно резвились жирные, наглые крысы, истинные хозяева этого заведения, — едва войдя, я наступил на хвост одной из них. Тварь возмущенно пискнула, попыталась укусить меня за ногу, но башмак оказался ей не по зубам, и крыса, косясь на меня алым глазом и пофыркивая, гордо удалилась.
— Вот он! — воскликнул трактирщик, ткнув пальцем куда-то в угол. В следующее мгновение его и след простыл.
Посетителей здесь было немного, и все они своим невзрачным обликом органично вписывались в окружающий колорит. Все, кроме одного, — за крайним столом, уткнувшись носом в кружку, сидел мужичок средних лет, в круглой Шапочке-ермолке и ярких, пестрящих всеми красками одеждах, какие обычно носят заезжие торговцы. Впрочем, уже с первого взгляда было заметно, что наряд, в свое время обошедшийся его обладателю весьма недешево, приобретен давным-давно, в лучшие времена, и с тех пор изрядно поизносился и обветшал.
Услышав голоса, горемыка перестал искать свое счастье на дне кружки, поднял голову и вопросительно посмотрел на нас. Вид он имел обычный для спившегося и опустившегося человека: сальные слипающиеся волосы, лицо, заросшее щетиной, набрякшие веки, тусклый и равнодушный взгляд.
— Это вы хотите в Зеленодолье? — холодно осведомился Таниус, с сомнением оглядывая пьянчужку с головы до ног.
— Я, я! — энергично закивал тот, и в глазах, дотоле безжизненных, замерцали искорки надежды. — Сберите мне до собя! Мене величают Гумо Трейсин, Трейсин — то имя, оно звестимо во всех заковырках Зеленодолья. Простите, мене ниту заплатить… Но я отбатрачу, я сделаю для вас усе, чево ни пожелаете! Токмо ни кидайте мене тута, на чужбине… — всхлипнул он, размазывая слезы по грязным щекам.
— Ну что ж, проводника мы нашли, теперь нужен конвой… — задумчиво сказал Таниус и направился к выходу. — Ждите меня у конюшен, да пускай этот красноносый отмоется и зажует что-нибудь — меня от одного его вида воротит.
Вскоре выяснилось, что наш будущий «гид» по Зеленодолью жестоко страдает недержанием речи: на нас обрушился целый водопад местных новостей и сплетен, воспоминаний о былых странствиях и далеких краях. Надо сказать, что фаценец и зеленодолец при желании всегда найдут общий язык — два наречия очень схожи [4] . Тем не менее выслушивать иностранную трескотню в таком убойном объеме и при этом успевать сообразить, о чем, собственно, ведется речь, — тяжко для медлительного горского мозга.
4
Не более, чем русский и украинский языки. — Примеч. авт.
Я по привычке навострил уши, пытаясь выудить золотую рыбку из этой лужи грязи, но Штырь, вытерпев минут десять, краткой, но емкой фразой попросил Трейсина заткнуть рот определенной частью его же собственного тела. По правде говоря, мне тоже не было особого интереса знать о том, что какой-то святотатец вчера прилюдно сморкнулся на почтенную лысину местного священника, и тем более о том, сколько стоил мешок ядреного конского навоза на прошлогодней ярмарке в Эштре.
Трейсин умолк, срезанный на полуслове, но в любой момент готовый продолжать, буде на то дадут разрешение. Я только сейчас обратил внимание, что правая кисть у него ску-кОжена, словно опавший лист, а на тыльной стороне виднелся багровый шрам длиной в полпальца.