Следствие сквозь века
Шрифт:
— Он что — тебя знает? — спросил летчика профессор. — Не побоялся выйти к незнакомым, охотно разговаривает. Не похоже это на лакандонов. Или ты встречался с ним раньше?
— Меня все тут знают, — с забавной гордостью ответил Джонни.
— Откуда? — допытывался профессор.
— Я тут все облетал,
— Ну и что? Ты в небе, а они — в лесу.
— Я и сажусь, где вздумаю, вы же знаете.
— И они не сожгли твою тарахтелку? Странно…
— Я им помогал, — неохотно ответил Джонни. — Возил продукты.
— А, которые собрал Блом, — догадался
— Ну да.
— Оказывается, это наш Джонни сообщил о тех лакандонах, что чуть не погибли с голоду из-за нескольких неурожаев, — пояснил Альварес Андрею. — О них я вам как-то рассказывал. И возил им в лес продукты, купленные на пожертвования доброхотов. Не удивительно, что теперь все лакандоны, наверное, поклоняются тебе, как живому крылатому божеству, а, Бэтмен? С таким приятелем, как ты, они даже, пожалуй, пустят нас и в свое селение.
Посетить селение лакандонов казалось очень заманчивым. Но сейчас им было не до того. День они отдыхали и отъедались, а потом охотник проводил их к реке. С ним они двигались гораздо увереннее и быстрее и уже не голодали. Бару всегда успевал подстрелить какую-нибудь живность из своего примитивного лука. Стрелы он берег. И, промахнувшись, не успокаивался до тех пор, пока не отыскивал стрелу в зарослях кустарника.
Джонни хорошо знал лес, но с Бару его даже и сравнивать было смешно. Охотник шел сквозь заросли совершенно уверенно, глядя себе под ноги или просто куда-то в пространство перед собой. Казалось, он ничем не интересовался вокруг. Но моментально замечал малейшее движение даже позади себя,
Это можно было бы принять за таинственное «чувство леса». Но, понаблюдав за Бару, Андрей понял, что просто у него вошедшая с детства в привычку мгновенная реакция на любое движение. Именно движение выдавало в этом лесу опасность. А все остальное: звуки, цвета, формы — оставлялось охотником без внимания.
В кустах на берегу Усумасинты у охотника была спрятана лодка, выдолбленная из толстого древесного ствола. Он уступил ее путешественникам — явно только ради Джонни. Ведь скольких трудов стоило сделать такой челнок, пользуясь лишь примитивными орудиями. Так что плот строить не пришлось. А Джонни подарил индейцу мачете, хотя лишаться его, даже благополучно выбравшись из зарослей и очутившись в лодке, было рискованно. Этот подарок очень обрадовал охотника.
Попрощавшись со своим спасителем, они оттолкнулись от берега, и Усумасинта понесла их к выходу из лесного плена.
Два дня они гребли длинными веслами, изнывая под неистовым солнцем, от которого некуда было спрятаться посреди реки. А на третий день им снова повезло: повстречали катер, развозивший продукты по прибрежным поселкам лесорубов, и он благополучно доставил их в Теносике,
В НЕДРАХ ПИРАМИДЫ
И вот Андрей Буланов опять стоит на пороге древнего храма на вершине пирамиды, а вокруг — зачарованный город. Все тревоги позади: он не исчез,
Позади и долгая утомительная дорога и томление. в Теносике, где они ожидали, пока поправится Джонни.
Альварес решил помочь Джонни вызволить самолет из лесного плена. Он дал денег, и Джонни через своих вездесущих приятелей раздобыл где-то новый пропеллер и все необходимые материалы для починки поломанного шасси. Он уверял, что уже поправился совсем, для наглядности не очень ловко помахивая освобожденной от повязок рукой. Спорить с ним было совершенно безнадежным занятием.
У Альвареса же рана в самом деле зажила, остался только глубокий шрам над бровью, придававший его круглому лицу еще более разбойничье выражение, совсем неподходящее для почтенного профессора, исследователя древних культур.
Когда добрались, наконец, до затерянного города, профессор сначала отправил всех рабочих к месту аварии, чтобы они помогли Джонни и теперь всюду сопровождавшему его, словно тень, верному молчаливому Чако расчистить площадку для взлета.
Джонни пытался возражать, но потом крепко пожал Альваресу руку и с непривычной для него порывистостью сказал:
— Спасибо! Я этого не забуду. И не задержу их долго.
И вот рабочие вернулись и готовы начать расчистку пола в храме на вершине самой высокой из трех пирамид.
— Начинайте! — приказывает Альварес.
В свете дымящих факелов сверкают лопаты. Вырастает свежий холмик земли, выброшенной из храма.
Пол постепенно обнажается. Но как медленно, медленно…
И пол сплошной! Он не из каменных плит, а весь покрыт толстым слоем штукатурки. Никаких швов.
Профессор переглядывается со своим помощником, и Андреем все больше овладевает новая тревога.
Альварес выстукивает пол в разных местах, прислушивается, качает головой.
Расчищают вторую комнату, третью…
Везде пол сплошной, без малейших признаков каких-нибудь плит или швов.
— Что поделаешь, chamaco, — виновато говорит Альварес. — Кажется, в этой пирамиде нет никаких внутренних помещений. Посмотрим другую.
Но только третья, последняя пирамида оправдала надежды археологов.
Андрей уже совсем отчаялся, когда начинали расчищать маленький, невзрачный храм на ее оплывшей вершине. И вдруг чья-то лопата глухо звякнула, наткнувшись на камень…
— Осторожней! — крикнул Альварес.
Выхватив у ближайшего рабочего лопату, он сам начал расчищать землю.
Каменные монолитные плиты. Никаких трещин.
Ползая по полу на коленях, Альварес бормотал:
— Все швы тщательно заделаны… Дьявол, не взрывать же их! Ага, а для чего эти дырки с пробками?
Он в задумчивости уставился на центральную плиту, по краям которой было пробито по три пары небольших отверстий, плотно заткнутых каменными пробками.
— Они могут иметь какое-то ритуальное значение, — сказал Франко. — Скажем, служили символическими входами в подземный мир.