Следствие ведут Колобки
Шрифт:
– Вы задержаны! – строго сказал Колобок и стал укладывать фотоаппарат в футляр.
Стоило ему только на секунду отвести глаза, как преступник сорвался с места и побежал ко входу на чердачную лестницу. Еще секунда, и он уйдет. Но не тут-то было. Когда он пробегал мимо Булочкина, Булочкин бросил наконец свой земной шар и вцепился в убегальщика мёртвой хваткой. Целых полчаса после этого Колобок и Колбочкина разжимали пальцы нашего якобы мягкого Булочкина.
– Фамилия у него мягкая, а сам он железный! – сказал после этого Колобок
И фраза эта много лет потом ходила за Булочкиным, принося ему бессмертную славу.
– Итак, давайте знакомиться! – сказал Колобок преступнику. – Я – Колобок. А вы?
– А я – случайный прохожий, – ответил преступник. – Любитель живописи.
– Ага, – согласился Колобок, – вы настолько любите живопись, что не удержались и в ночное время полезли в музей знакомиться с шедеврами?
– Вы совершенно правильно меня поняли! – сказал ночной жулик.
– Ах ты, жалкий врунишка! – рассердилась Колбочкина. – Да я тебе за такое враньё!.. – Она замахнулась на преступника металлической кружкой для заварки чая.
– Отставить! – приказал Колобок. – Товарищ Колбочкина, – строго сказал он, – прошу вас запомнить – подобные методы в нашей стране отменены ещё в тысяча девятьсот двадцать первом году. И больше мы к ним возвращаться не будем.
– А теперь выворачивайте карманы! – строго приказал Колобок. – Сдавайте оружие и отмычки.
Но ни оружия, ни отмычек у преступника не было. Было только пять рублей и чистое бельё с сухарями в чемоданчике. Больше не было ничего. Даже носового платка.
И тут в разговор вмешался ночной дежурный Лука Лукич:
– Итак, вы любите живопись. А знаете ли вы, какую картину хотели похитить? Да это же портрет писателя Гаршина. Знаете вы такого? А писал портрет сам великий Репин!
Преступник задумался:
– Нет, не знаю я Гаршина. Да и Репина я не знаю.
– Великого Репина! – поправил его Лука Лукич.
– Вот именно, – согласился преступник. – Никогда не слышал.
– До чего докатились! – поразилась Колбочкина. – Репина не знают! И Гаршина! Какой позор!
– А вы их знаете? – спросил Колобок.
– По правде говоря, не очень, – призналась Колбочкина. – Репина ещё туда-сюда, а вот Гаршина – ну ни капельки.
– Вы как хотите, – сказал Лука Лукич, – я вас отсюда не выпущу, пока не расскажу вам об этом знаменитом художнике. И обо всех других.
Больше всех возмущался задержанный:
– Как так не выпустите! Да у меня кошка не кормлена. Да у меня билеты в кино на Штирлица. Да меня столько дел ждёт.
– Вас сейчас ждёт только одно дело, – строго одернул его Колобок, – дело о попытке похитить картину «Портрет писателя Гаршина» из Третьяковской галереи.
– Меня ждёт семья!
– Да нет, – поправил его Колобок, – вас ждёт скамья.
– Какая такая скамья?
– Такая, – не выдержала Колбочкина, – подсудимая, вот какая.
– Да, пожалуй, я никуда не
– Прекратить! – сказал Колобок и в гневе стукнул по рации кулаком. Рация испуганно сказала:
«Вы слушаете „Голос Америки“. В Вашингтоне полночь. Передаём последние известия».
Тут испугался Булочкин и тоже стукнул по рации кулаком. Тогда она сразу исправилась и сказала:
«Вы слушаете „Маяк“. Передаём новости с полей».
Но новости с полей они не услышали. Потому что Колобок провёл с ними небольшую беседу на тему: «Как некоторые люди свои преступления сваливают на родителей, школу, улицу, плохих товарищей и западную пропаганду».
– Чтобы я больше этого не слышал! – сказал он Василию Углову. – Вы сами во всём виноваты и сами за всё будете отвечать.
– Только это потом, – сказал Лука Лукич. – А сейчас мы начнём экскурсию. Итак, что мы видим в первом зале?
– Потресканные выпуклые доски с блестящими гражданами на них! – ответил преступный Вася.
– Караул! – схватился за голову ночной экскурсовод. – Потресканные доски с блестящими гражданами! Откуда такая темнота? Да это же первые русские иконы. Это истоки живописи. Вот эта блестящая гражданка – это же Владимирская Божья Матерь. Её писали ещё в Древней Византии. Потом она долго хранилась у киевских князей. Потом великий князь Андрей Боголюбский украл её у киевлян и привёз в город Суздаль.
«Ему можно!» – тихо подумал про себя Вася Углов.
– В тихой печали прильнули друг к другу младенец и мать. В сознании русских людей эта икона стала символом славы централизованного русского государства… – Он был готов рассказывать об этой иконе часами.
Но тут наступило утро, и Лука Лукич прекратил дозволенные речи.
– Оставьте мне этого подростка на несколько дней, вы не узнаете его! – попросил он Колобка.
– Шеф, – сказал пристыженный Булочкин, – мне тоже надо остаться на несколько дней, чтобы меня никто не узнавал. Пора менять внешность и набираться знаний.
– Мы все остаёмся, – принял решение Колобок. – То есть нет. Мы оставляем этого подростка вам. А сами будем приходить сюда на ночные лекции каждый день. То есть каждую ночь. Днём мы будем на трудовом посту.
– Шеф, – спросил обеспокоенный Булочкин, – а он не убежит?
– Куда он денется! – сказала Колбочкина. – Мы его проволокой к батарее прикрутим.
– Ни за что. Мы не будем прикручивать. Потому что это остается у нас. – Колобок показал Булочкину фотоаппарат. – И если он смоется… то есть я хотел сказать, если он скроется, мы немедленно опубликуем фотографию «Преступник Василий Углов крадёт портрет писателя Гаршина». Нашего Василия через пять минут приведут. И никакое тяжёлое детство не поможет.