Следующая цель – твое сердце
Шрифт:
Я поднимаю на него равнодушный взгляд и жду его приказа.
– Ты знаешь, что нужно делать?
– Знаю, – коротко отвечаю. Поднимаюсь с застеленного клеенкой дивана и забрасываю телефон в задний карман джинсов. Подхожу к шкафу, открываю нижний ящик и достаю оттуда контейнер с целым арсеналом орудий, которые не приносят удовольствия никому. Ни тем, кто их использует, ни тем, на ком их испытывают.
Я подхожу привязанному к стулу переводчику и выкладываю на стол необходимые для расплаты за ошибку предметы. Надеваю защитные перчатки, не отводя взгляд от жертвы, и выбираю первый попавшийся
– Не нужно, пожалуйста, – умоляет мужчина, дергаясь из стороны в сторону. Отключив все свои эмоции, я смотрю на него, и, может быть, мне было бы его жаль, но он знал, что его ожидает за ошибку.
Я заношу руку вверх и резким движением провожу ровную полосу по его лицу, задевая глаз, щеку и подбородок. Он кричит, а я делаю еще несколько таких порезов, пока не вижу под ним образовавшуюся лужу желтой жидкости.
– Пожалуйста, – просит он, кашляя и выплевывая попавшие в рот капли крови.
Я переглядываюсь с отцом, который равнодушно наблюдает за происходящим со стаканом виски в руках и трубкой во рту. Он кивает, намекая, чтобы я не останавливался и брал другой, не менее острый предмет. Я снова смотрю в контейнер, и мой взгляд падает на лежащие в герметично закрытой коробке иголки. Пойдет. Достаю их и присаживаюсь на корточки рядом с переводчиком, пытаясь раскрыть сжатую в кулак руку. Он кричит, плачет, умоляет о помощи и пытается вырваться. Может быть, я бы не делал этого, но у меня нет на это права. Я разжимаю его ладонь и собираюсь сделать то, что должен, но меня прерывает стук в дверь.
– Входите, – разрешает отец, зная, что никто посторонний сюда не сможет войти. С его-то охраной.
– Мистер Каттанео, – обращается к отцу один из его помощников, – вы просили найти информацию о девушке. – Он протягивает ему папку темно-зеленого цвета и отходит, с сожалением глядя на участь сидящего на стуле.
– Что за девушка? – заинтересованно спрашиваю его, повернувшись в сторону отца.
– Не отвлекайся, Хант. – Он убирает бриаровую трубку ручной работы в сторону и садится за стол. Надевает очки и открывает папку, выкладывая все содержимое на стол. – Потрясающе, – бубнит себе под нос и довольно улыбается, рассматривая документы.
– Отец, что ты задумал? – Подхожу к нему и опираюсь окровавленными ладонями на стол.
– Хант, это же мрамор, – брезгливо произносит он, указывая пальцем на стол.
– Кто это? – спрашиваю, а затем поднимаю лежащую среди бумаг фотографию, рассматриваю ее с глубоким интересом и до сих пор отдающей в паху болью.
«Что. За. Хрень?!»
Неестественно белые волосы длиной до середины спины, яркие большие глаза цвета горького шоколада, потрясающие пухлые губы, содержащие как минимум три миллилитра гиалурановой кислоты, но в то же время натуральные и такие сладкие. Теперь я это точно знаю: такие губы невозможно сделать искусственным методом. Ее аккуратный маленький носик с едва заметным камешком слева идеально подходит такой дерзкой, моментами чересчур грубой и нескромно сексуальной девчонке. Ее безупречная грудь, тонкая талия и упругая задница с моей меткой на ближайшую неделю, – весь день не выходят из моей головы, или из члена, я не до конца уверен.
Ее внешность – мой типаж. Типаж на одну ночь. Трахнул и выбросил, как использованный презерватив. Но эта девчонка… за эти два дня она успела
– Как тебе мой новый переводчик? – ехидно улыбаясь, спрашивает отец.
Я, конечно, не испытываю к ней ничего, кроме желания трахнуть и придушить одновременно. Но осознание того, что сошедшая с обложки журнала с рейтингом восемнадцать плюс девушка будет работать на отца, мне приносит не очень много удовольствия. На отца никогда не работают девушки. Никогда. Для него они расходный материал, как и для меня, благодаря его воспитанию. Девушки созданы для того, чтобы их трахали и унижали. Именно этому меня учил отец с определенного возраста.
Помню свой день рождения, когда он отвел меня в специальный клуб. Не тот, где дети социализируются, изучают что-то новое и развиваются, нет… Совершенно другой. Клуб, в котором я, как самый старший сын, должен был пройти обряд посвящения и стать настоящим мужчиной. Он привел для меня четырех девушек: разной национальности, возрастов и телосложения. И приказал выбирать ту, которая покажет мне, как с ними нужно обращаться. И она показала. Сначала она встала на колени и отсосала мне, потом оседлала и делала такое, что я еще никогда не испытывал, более того, даже в фильмах не видел, отчего меня начинало жутко тошнить. Я так и не смог кончить.
Отец, сидя напротив и наблюдая за всем происходящим, махнул рукой и приказал девушке сесть на пол, поклониться мне, как божеству, и сказать: «Мой господин, я не заслуживаю к себе хорошего отношения, я провинилась и должна искупить свою вину». Я не понимал тогда, что она имеет в виду, поэтому она шепотом добавила: «Вы должны ударить меня. Как можно сильнее». Я подорвался с дивана и начал кричать отцу, что ни за что не стану этого делать. А он лишь ухмыльнулся и сказал: смотреть.
Смотреть на то, как он избивает девушку до полусмерти, обвиняя меня в том, что я не могу справиться с таким простым заданием. Он кричал на меня и возмущался, что ему приходится делать все самому. После этого он выволок меня из клуба, как щенка, увез в какой-то старый дом, раздел до трусов и запер в сыром подвале с хлебом, водой и ведром, сообщив братьям и няне, что я уехал на экскурсию в Нью-Йорк на две недели.
И тогда, сидя в темноте и в одиночестве, я решил, что все хорошее, что оставалось во мне до того дня, я запру на ключ и спрячу ото всех в самом темном, никому недоступном месте моей души.
С тех пор, каждый приказ отца должен непоколебимо выполняться. А если совершаешь ошибку, то расплачиваешься самым ценным – жизнью. Вот такой вот закон Джеймса Каттанео, к которому меня готовили с пеленок. Весело, правда?
– Ты шутишь? Она ведь женщина, – пытаюсь вразумить его, зная, что может ждать девушку здесь. Не то, чтобы мне было ее жаль. Нет. Хотя, может быть, и жаль.
– Я похож на клоуна? – серьезно спрашивает, спуская на переносицу очки.
– Отец, ты не берешь на работу женщин, – продолжаю напоминать ему о его же правилах.
– Благодаря этой женщине у нас есть подписанный контракт с китайцами. Если бы не ее падение прямо перед нашими носами, сидели бы мы сейчас с тобой на дне и искали, куда прятать трупы троих предпринимателей, приехавших заключать сделку.
– И что ты хочешь ей предложить? – стиснув зубы, спрашиваю его.