Следующая остановка - жизнь
Шрифт:
— Люблю… Не отдам никому.
Вместо запаха яблок — запахи лошади, бензина, сигарет «Прима». Горячая плоть рвётся в неё — пытается пробиться через трусы.
Не хочу! Нет!
С неизвестно откуда явившейся, неимоверной силой оттолкнула горящий рот, высвободила губы, крикнула: «Мама!», ощущая натянутую с ней пуповину.
В безвоздушье острая боль в нижней губе — за крик «мама». Вкус крови.
И — яркий свет.
И бессонные глаза матери.
Цвет один — красный: лицо Бажена, его плоть, лицо мамы и кровь
Бажен моргает слезами. Натягивает штаны.
Юля садится и пытается вдохнуть воздух. Но воздух, цедящийся в неё по капле, никак не выводит из удушья и не помогает утишить дрожь.
Мама кидается к ней, прижимает к своей груди, собой закрывая от Бажена, обхватывает обеими руками её голую спину, гладит. Руки у неё — шершавые, горячие, чуть подрагивают, в такт её дрожи.
Когда Бажен выходит, чуть стукнув дверью, мама мочит полотенце в воде из графина, смывает кровь с Юлиной губы, с ладони, помогает раздеться, надеть ночную рубашку, укладывает, укрывает одеялом и ложится рядом.
Губа больше не кровоточит, хотя сильно раздулась.
Юля жмётся к маме.
Только её мама пахнет цветами, ветром, солнцем — ни от кого никогда не исходит такой запах. Он щекочет ноздри и глаза, он проникает внутрь, расправляя придавленные Баженом грудь и живот, он прополаскивает её и выплёскивается из неё слезами.
На уроках мама любила рассказывать о растениях и животных, дома же — молчалива, как зверушка. Но она в себя вбирает вздорную энергию отца и Юлины обиды. Мама — Юлино богатство, её дом, её жизнь.
Приснилась мама. Несёт её на руках, сажает на качели между яблонями.
Ветер мотает Юлю — взад-вперёд. Яблоки, груши летают в небе. Встаёт солнце.
И просыпается Юля в его луче.
— Вставай, доченька!
Мама смотрит на неё. Чернота под глазами, бледные губы, с чуть синеватым оттенком. В руках — свёрток. Из бумаги высвобождается платье. Лёгкая ткань в складках до пола. Крылья вместо рукавов.
Секунду Юля просто любуется платьем — не понимая.
Она же сегодня выходит замуж!
«Спал, спал и проснулся…»
И она… спала, спала и проснулась.
Давид Мироныч прислал ей Аркадия.
«Состоится или не состоится жизнь…»
Осторожно Юля проводит по груди — узкое пространство, а кажется, рук не хватит, чтобы удержать возникшие в нём чувства. Аркадий знает то, что пытался объяснить ей Давид Мироныч?
«Суть не в том — что, а в том — как… — голос Давида Мироныча. — Красивые слова убьют. А вот как у Ахматовой:
Угадаешь ты её не сразу,
Жуткую и тёмную заразу,
Ту, что люди нежно называют,
От которой люди умирают.
Первый признак —
Словно ты пила хмельное зелье.
А потом печаль, печаль такая,
Что нельзя вздохнуть изнемогая…»
Снова льются слёзы — так много в ней сейчас незнакомого, и Так сложно оно, не разобраться. Щиплет губу.
— Мама, что со мной? Объясни! Я не хочу без тебя, поедем с нами!
Мама кладёт платье и выходит из комнаты.
Из солнечных бликов — лицо Аркадия.
Юля прижимает руки к груди и смотрит в его глаза.
— Говори, — просит она.
И он говорит: «…Ничего подобного не чувствовал… всё звенит и слепит кругом…»
Папа и мама — муж и жена. Целый день мама работает, отец командует и суетится. Что радостного есть у них?
А если и у них с Аркадием не получится радости? Значит, тоже не состоится жизнь?
Наверняка отец считает: его жизнь состоялась.
У них с Аркадием всё будет по-другому.
В доме — тихо.
Мама у неё невесомая, ходит и делает всё бесшумно, и Бажен — в неё, бесшумный. Отец же — с тяжёлой поступью: и, как в ванную идёт, и как по гостиной передвигается, слышно. Слон. Спит ещё? Ушёл?
Саднит губу.
«Не отдам никому…»
Разве может брат так любить сестру?
А если он и не брат вовсе? Совсем не похож ни на отца, ни на мать, ни на неё. Мама говорит, пошёл в деда. В деда или в кого ещё? Не их кровь. Далёкая кровь. Кто такой Бажен?
Бог создал Адама и Еву. Они родили детей. А что дальше? Как появились следующие дети? Других людей не было. Человечество родилось из любви брата и сестры… или из любви матери и сына, отца и дочери… Все люди — родственники. Бог разрешил? Разрешил кровосмешение?
Месяц назад Бажен с разгона тормозит у дома на мотоцикле.
— Садись, прокачу, — приглашает её.
— Боюсь, — говорит она, а сама с завистью смотрит на брата.
— Чего боишься? Асфальт же: ни ямки! — уговаривает её Бажен. А когда она садится позади него, приказывает: — Обхвати меня руками и крепко держись!
И они несутся.
Куртка — кожаная. Сейчас руки соскользнут, и Юлю сбросит с мотоцикла.
— Останови! — кричит она. — Не могу держаться.
Он тормозит резко. Со всего маха она утыкается головой в его тугую скользкую спину. Начинает ныть шея.
— Сунь руки в мои карманы! — говорит Бажен.
— Я хочу домой. Я боюсь.
Он послушно мчит её домой.
Сейчас на губах — та пыль, тот резкий горячий воздух осени, тот разгорячённый Бажен. Он только начал тогда бриться. К вечеру волоски повылезли, ощетинились над верхней губой, и на них — мелкие капли пота в вечернем солнце.