Следующее января
Шрифт:
Вечером в храм идут.
Все-все.
Так положено.
Пастырь молитву читает, тоже как положено, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.
Темнеет.
По домам расходятся.
Спать ложатся.
На сон грядущий, конечно, тоже, повторяют, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.
Ночью спят.
Ночью видят сны, красивые сны, про то, как
Герти толком не понимает сны, только чувствует, там важное что-то…
Что-то…
А Герти отец выпорол.
И поделом.
Ну, это отец скажет – и поделом.
А Герти так вообще понять не может, за что его выпороли-то.
Герти же как лучше хотел.
Герти же…
Он же давно уже придумал, вот если сделать из фанерки крылья, и на велике разогнаться хорошенько, можно взлететь, высоко-высоко так, ну хоть не до самых облаков, но высоко…
Вот крылья себе сделал, на велик сел, разогнался хорошенько с холма, подпрыгнул, еще думал, ну, сейчас кувырком свалится, а тут надо же как, по-ле-тел, по-лу-чи-лоо-о-о-сь!
А отец увидел, как Герти летает.
И бежит за Герти, орет, а ну быстро вниз, и все за Герти бегут, орут, а ну быстро вниз.
А как вниз, Герти и не знает.
Падает.
Хорошо, отец Герти подхватил, ну и затрещину влепил сразу же, не сильно, а так, для вида, людям показать, вот, мол, воспитываю.
И домой Герти за ухо тащит, благо, уши-то у всех дли-и-ннные, удобно за уши волочить.
И в кабинет ведет.
И мать хлопочет, отцу шепчет, ты его не сильно уж…
Отец кивает, знаю, знаю…
…а все-таки выпорол.
И приговаривал еще, говорили ж тебе, не летай, не летай, а тебе что в лоб, что по лбу…
А Герти никто такого и не говорил.
Что летать нельзя.
Вечером в храм идут.
Все-все.
Так положено.
Пастырь молитву читает, тоже как положено, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.
Темнеет.
По домам расходятся.
Спать ложатся.
На сон грядущий, конечно, тоже, повторяют, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.
А Герти тихонечко.
Пока не видит никто.
Нет, не летать, нет… Герти тут давно задумал, если шестереночки соединить, ну, как в часах, можно машину самоходную сделать, чтоб сама ехала. Герти и из больших часов в гостиной шестеренки вытащил, к велику прикрутил…
…и поехал.
Герти тихонечко, чтобы не видел никто.
А тут – нате вам! – отец идет, и соседи с ним, совсем Герти забыл, что выходной сегодня, день недельный, вот отец с соседями в теневизор идет, представление смотреть с тенями.
А тут Герти навстречу едет.
На шестеренках-то на своих.
Отец увидел, – р-раз, – и в ладоши
И все к Герти бегут, смотрят, радуются, вот, молодец, парень, ишь, чего выдумал, далеко пойдешь. Ну и отца гертиного хвалят, хорошего сына вырастил, прямо сокровище, а не сын. И у Герти спрашивают, ты это как сделал-то, ну-ка, давай, чертежи показывай, как, чертежей нет, ох, парень, парень, такой талантище, и не знает, что чертежи делать надо… А мужики, а давайте с башенных часов шестеренки снимем, к телеге прикрутим, ага, нас самих потом мэр куда-нибудь прикрутит, да вот он мэр, тут же стоит, он разрешит, мы его знаем…
И правда, мэр разрешил.
И часы разобрали, и самоходные машины понаделали, а Герти честь и почет, вот как.
Ничего Герти не понимает.
Почему то так, то эдак.
Вечером в храм идут.
Все-все.
Так положено.
Пастырь молитву читает, тоже как положено, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.
Темнеет.
По домам расходятся.
Спать ложатся.
На сон грядущий, конечно, тоже, повторяют, люди по земи ходят, птицы по небеси летят, рыбы по води плывут, тому быть, тому не миновать.
А Герти младшенькой по секрету сказал, что птиц видел.
Большие такие, и глаза у них большие, и лица человеческие.
И про рыбу сказал, что видел.
А отец услышал.
И к Герти кидается, и спрашивает, а они тебя видели? Видели?
Видели, говорит Герти, удивлялись еще.
И пугается.
Такое лицо у отца, никогда отец так не смотрел, а тут прямо-таки лица на нем нет.
И Герти обнимает.
И Агни младшенькую обнимает.
Как будто в последний раз.
…вечером все молятся, тоже как будто в последний раз.
Утром на работу идут, тоже как в последний раз, урожай надо убирать, кто-то отмахивается, да на хрена он, урожай этот, на кого-то шикают, надо-надо, нечего тут…
А наутро море загорелось.
И небо.
Море и небо друг друга жгут, кто кого.
Три дня и три ночи горит море.
Горит небо.
Все по домам сидят, прячутся.
Молитвы читают.
К недельному дню море отгорело.
И небо отгорело.
И дым рассеялся.
Люди из домов вышли, люди мертвых птиц подбирают, которые с человечьими лицами, и глазища вот такенные, люди мертвых рыб подбирают, которые с руками, а птицы в доспехах, и рыбы в доспехах, и ружья у них, которые огнем стреляют.
Вот как.
Кто-то говорит – на зиму заготовить можно, кто-то говорит, да какое на зиму, братскую могилу надо. Хотели уже братскую могилу рыть, потом спохватились, что посевы-то погорели все, так что придется на зиму засолить.