Следующий апокалипсис. Искусство и наука выживания

Бегли Крис

Макэнани осознает, что наши представления о прошлом, как правило, отражают настоящее, и что мы переносим свои нынешние тревоги на интерпретацию прошлого. Так, в 1960-х годах, по ее словам, «бушевала война во Вьетнаме, исследователи цивилизации майя заговорили о войне как о причине коллапса. А потом все заговорили о религиозном фундаментализме [в 1980-х годах] и о том, что, возможно, религия стала причиной того, что случилось с этими южными городами в IX веке, почему столь многие из них были покинуты, почему население решило уйти в другие края».

Археологи называют разные причины коллапсов и резких перемен. Иногда кажется, что к катастрофе привели действия определенной группы людей, но чаще мы усматриваем причину в чем-то другом. Если мы не будем осторожны, то представим себе социальный коллапс в прошлом как что-то, что происходит с группой, словно исход кризиса определяет какая-то внешняя сила, а сами люди пассивны, или же их реакция не приносит

результат. Однако многие археологи признают, что социальный ответ на внешнюю силу или кризис сильнее формирует траекторию развития общества, чем сама внешняя сила. Одним из примеров, когда внимание сосредоточено на внешней силе, а не на реакции на нее, является использование факторов окружающей среды для объяснения прошлых коллапсов. Археолог Гай Миддлтон из Института египтологии при Карловом университете в Праге подробно пишет на эту тему, и, начав изучать эти вопросы, я обратился к нему. Он утверждает, что чаще всего коллапс объясняют экологическими факторами {7} . Это не только отражает нашу нынешнюю озабоченность политикой в области экологии, этот акцент на внешних силах также «затеняет признание активной роли социальных процессов». Другими словами, мы забываем, что даже такие широко распространенные явления, как ухудшение состояния окружающей среды или изменение климата, порождают сложные человеческие реакции, и они, возможно, сильнее влияют на исход кризиса, чем сама причина, сам первоначальный перелом ситуации. Как мы увидим, особенности того, как разворачивается коллапс, не полностью определяются природой изначальной причины. Скорее эта причина опосредована сложными системами, и реакция на эту причину отражается на всех этапах преобразования и восстановления.

7

Guy D. Middleton, “Nothing Lasts Forever: Environmental Discourses on the Collapse of Past Societies,” Journal of Archaeological Research 20 (2012): 257–307.

В своих дискуссиях мы часто упускаем продолжительность существования общества и время, затраченное на его упадок. В качестве иллюстрации Макэнани рассказала следующую историю.

– Несколько лет назад я посетила один город в Германии, потому что в нем бывал Карл Великий. Позже я подумала, что никому не придет в голову подойти к нынешним жителям города и спросить: «Вы не скучаете по Карлу Великому? Разве это не были старые добрые времена? Как жаль, что Карл Великий так сильно разрушал окружающую среду и вел слишком много войн, так что вся система рухнула». Ты же не думаешь об этом в таком ключе. Ты понимаешь, что это было очень давно, и государственные системы тогда трактовались совсем иначе. Аналогичные вопросы задаются по поводу некоторых племен, таких как майя, и это связано с колониальным наследием, о котором я говорил ранее.

Ниже я приведу три тематических исследования, которые я использую для изучения драматических и даже апокалиптических моментов в прошлом. Эти примеры из Центральной Америки и Мексики, Средиземноморья и Восточной и Северной Америки демонстрируют контраст во времени и пространстве, а также в интерпретации событий, которые привели к упадку или распаду каждой из групп.

Классический крах цивилизации майя

Все исчезло: дом, даже земля. Это место занял океан. Я стоял в маленькой деревушке на побережье Гондураса и смотрел туда, где когда-то находился дом, в котором прошло детство моей жены. Я ничего не видел и ориентировался лишь по остаткам школьного здания, пережившего наводнение. Как я ей скажу, что река вышла из берегов и изменила курс, устремившись прямо через барьерный остров, где стояла деревня, и проложила себе новый путь прямо через эту территорию? Моя жена выросла в доме, который собирался ей передать ее дед и которого больше не было. Она говорила о том, чтобы вернуться в деревню, где прошло ее детство, и, возможно, пожить там на пенсии. Но деревня исчезла. Не только дом, но и все остальное. Теперь это часть Атлантического океана.

Как бы ни было печально, это было ничто по сравнению с разворачивающейся в деревне трагедией. Два мощных тропических шторма обрушились на деревню с разницей в месяц и принесли с собой рекордное количество осадков. Весь урожай пропал. Один человек утонул в бушующей реке, которая пронеслась через населенный пункт. Два шторма, которые обычно случаются раз в сто лет, пришли друг за другом в течение двух месяцев, и всего через пару лет после разрушительного урагана. Вот как выглядит изменение климата. Люди покидают родную землю, потому что их дома и посевы уничтожены. Деревня теряет треть населения. Это было последнее проявление природных катаклизмов, которые происходили на протяжении тысячелетий. Засуха, уничтожение лесов, повышение уровня моря в конце последнего ледникового периода – все это изменило то, где и как жили люди.

Это произошло в той части Гондураса, которая прославилась самым знаменитым коллапсом в Северной

и Южной Америке – крахом цивилизации майя в IX веке нашей эры. Примерно в то время, когда западную Африку захватил ислам, когда создавался «Беовульф», а Карл Великий сражался с саксами, люди в некоторых регионах Мексики и Центральной Америки покидали свои города. Иногда мы находим следы того, как это происходило, как в случае с племенами в тропических лесах Гватемалы, которые отдирали фасады своих храмов и возводили из щебня стены в качестве защиты от нападающих {8} . Большинство людей покинули те места, но небольшая группа закрепилась в том районе и заняла оборону. Засуха, разрушение окружающей среды, насилие, а также крах политических и экономических систем вынудили людей покинуть некогда великие города. Несмотря на все это, общины выстояли. Сегодня в регионе проживает более 7 млн представителей майя, что говорит о том, что фокус на апокалипсисе мешает разглядеть значительную социальную преемственность (непрерывность), а вместе с тем и степень взаимозависимости, которая противоречит нашим представлениям о выживании в одиночку.

8

Joel W. Palka, “Ancient Maya Defensive Barricades, Warfare, and Site Abandonment,” Latin American Antiquity 12, no. 4 (December 2001): 427–430; C. Hernandez, “Defensive Barricades of the Maya,” in Encyclopaedia of the History of Science, Technology, and Medicine in Non-Western Cultures, ed. H. Selin (Dordrecht: Springer, 2014),Takeshi Inomata, “The Last Day of a Fortified Classic Maya Center: Archaeological Investigations at Aguateca, Guatemala,” Ancient Mesoamerica 8, no. 2 (1997): 337–351.

Термин «майя» охватывает более тридцати племен. Их представители говорят на разных языках и живут в разных регионах. Между ними существует связь, хотя и достаточно отдаленная, да и само сообщество совсем не однородно. Перед лицом опасности они все оказались в рамках одной объединяющей категории. «Майя» – современный собирательный термин, не используемый древними племенами. Он аналогичен понятию «коренной американец», возникшему в XIX веке, тогда как прежде подобной объединяющей категории не существовало.

Территория майя велика и разнообразна и включает в себя регионы таких стран, как Мексика, Гватемала, Белиз, Гондурас и Сальвадор. Большую часть этой территории занимают дождевые леса, и, на мой взгляд, они влияют на наше представление о коллапсе. Мистика, окружающая племена майя и их историю, частично обусловлена тем, что некоторые крупные города майя расположены в районах, которые в настоящее время заняты тропическими лесами. Один из синонимов тропического леса – «джунгли». Это слово вызывает множество ассоциаций, в том числе негативных. Слово «джунгли» пришло к нам из хинди («jangal») и обозначает запущенную, дикую территорию, которую больше не обрабатывают. Термин «джунгли» получил распространение в колониальную эпоху и несет в себе коннотации некоего темного, грозного и зловещего места. В колониальном контексте это слово имело дополнительный смысл: эти заросшие районы, дикие и не возделанные «надлежащим образом», избежавшие «цивилизованного» подхода колонизаторов, являются примитивными, плохими и опасными.

Я много работал в тропических лесах и часто слышал, как лес называют «непроходимыми джунглями», явно с негативным оттенком. Говоря о регионе в таких выражениях, мы не только унижаем сам регион, но и его жителей, предполагая, что они какие-то ущербные, раз живут в таком враждебном и мрачном месте. Получается, что джунгли – это какая-то преграда, барьер, который нужно преодолеть; тогда оправданы любые героические действия вторгающихся исследователей, представителей колониального прошлого. Если ты выжил в этой среде, можешь считать себя героем. Во многих сенсационных сообщениях об археологических находках в тропических лесах, в том числе в Гондурасе, прослеживается тенденция представить «первооткрывателей» этих мест (которые, конечно, местным жителям уже давно известны) в качестве героев. Образное выражение «затерянный город» прочно ассоциируется с тропическими лесами и родиной майя.

Даже в наши дни исследователи XIX века, а также некоторые археологи, писатели и кинематографисты представляют данный географический регион как нечто, что нужно одолеть, победить, завоевать. Они словно забывают о том, что джунгли не являются такой уж враждебной средой обитания и предоставляют кров миллионам семей. Прямо сейчас тысячи малышей играют в тропическом лесу. Эта неудобная правда мешает представить регион экзотическим, опасным и способным покориться лишь настоящим героям. Артефакты, оставленные племенами майя, настолько уникальны и грандиозны, а регион их распространения представляется таким враждебным и диким, что этим археологическим памятникам уделяется особое внимание. Москитовый берег, территория, на которой я работал в Гондурасе, всегда привлекала к себе больше внимания, чем близлежащие районы с не менее впечатляющими археологическими объектами лишь потому, что это малонаселенные «джунгли», то есть идеальное место для воплощения фантазий колониальной эпохи, таких как поиск затерянного города.