Следы апостолов

Олвик Эндрю

Запарковав автомобиль возле гостиницы, пан Бронивецкий уже собирался подняться к себе в номер, когда вдруг подумал, что будет лучше, если он на время спрячет пакет где-нибудь в укромном месте. Но где? Где найти такое место? Он лихорадочно стал перебирать в памяти все возможные варианты. Их было немного. Наконец после недолгого размышления он принял решение передать пакет на хранение ксендзу Тадеушу, с которым у Ежи были хорошие отношения, сложившиеся задолго до приезда в Несвиж: «Этот не спросит, — рассудил он. — Пусть до моего отъезда пакет полежит у него, так будет надежнее».

Ксендз Тадеуш жил недалеко от костела в старом кирпичном домишке с мансардой, из окна которой в просвете между кронами лип была видна отражающая небо гладь Замкового пруда. Не доезжая

несколько десятков метров до дома ксендза, Ежи остановил машину и потянулся к пакету. Ему не терпелось заглянуть в него, чтобы своими глазами увидеть то, ради чего он пошел на такие испытания. Но еще больше ему хотелось знать, что же на самом деле не дает покоя кому-то в Ватикане. Он достал из перчаточного ящика складной швейцарский нож и, на мгновение замешкавшись, решительно вспорол сверток. Внутри оказались два сложенных в несколько раз листа плотной пожелтевшей от времени бумаги, перетянутые широкой шелковой лентой, и осколок камня величиной с ладонь, испещренный какими-то непонятными знаками. Пан Бронивецкий включил подсветку салона и развернул первый лист. Это оказался реестр ценностей, длинный список, написанный по-польски от руки. Ежи без колебаний узнал почерк Доминика Радзивилла. Документ был скреплен круглой сургучной печатью с оттиском княжеского фамильного герба. Второй лист оказался продолжением реестра. Внизу была коротенькая приписка, сообщавшая, что сим документом владелец Несвижского имения князь Иероним Доминик Радзивилл сообщает своим наследникам о тех сокровищах, которые по праву принадлежат им и могут быть употреблены во благо их рода и святой католической церкви. Также там сообщалось, что распорядителем он назначает своего эконома Адама, а посему быть так и да будет на то воля Божья. Последними в реестре значились фигуры двенадцати Золотых Апостолов, украшенных драгоценными камнями, чья судьба, судя по всему, особенно волновала куратора Ежи, а значит и Ватикан.

«Так вот оно в чем дело, — размышлял пан Бронивецкий, продолжая рассматривать оказавшиеся в его руках артефакты. — Неужели эта бумага и этот камень стоили человеческой жизни? Мне ли судить об этом, — тут же одернул он себя. — Разве могу я понять помыслы тех, кто действует от имени Святого престола?»

Он достал из багажника свой портфель, вытряхнул из него содержимое и положил туда рукопись Радзивилла и камень, после чего сбил код на замке.

45

7 июня 1942 г. Несвиж

В гостиничном номере Вагнер допил оставшееся снадобье, удобно расположился в кресле и, зажав в сложенных на груди руках амулет Виллигута, который в данном случае показался ему более полезным, нежели камень, погрузился в транс. Через полчаса он очнулся, принял душ, подошел к столу и, развернув домовую книгу, на секунду задумался над скрытой в ней головоломкой. Еще в потайной комнате доктор задался вопросом, почему звезды на иконе окрашены в разные цвета и расположены в хаотичном порядке. Сейчас, после полученных в трансе откровений, картина прояснилась. Доктор даже пожалел о том, что использовал для разгадки остатки ценного эликсира, как знать, быть может, на пути к Золотым Апостолам впереди ждут еще более трудные головоломки. Несколько раз, сложив вместе изображение Остробрамской Богородицы со стихами из Евангелия на форзаце, Вагнер увидел, что положение окрашенных в серебряный цвет звезд соответствует определенным буквам. Провозившись с книгой около пятнадцати минут, заглядывая в маленькую щелку, засовывая нос между страницами и пытаясь определить, какая все-таки звездочка соответствует определенному символу, доктор оставил это глупое занятие. Он подошел к печке, открыл поддувало, достал оттуда маленький уголек и закрасил им все серебряные звезды на иконе. Затем доктор закрыл книгу и несколько раз сильно ударил по обложке кулаком, после чего осторожно раскрыл ее, и выписал на листок, помеченные черным углем буквы на форзаце.

Для перевода и расшифровки полученной на польском языке фразы требовался Генрих. Доктор взглянул на часы. До встречи с помощником оставалось

еще достаточно времени, которое доктор решил провести за прогулкой к еще одной несвижской достопримечательности — монастырю бенедектинок.

* * *

«Вот, черт, — подумал Генрих, увидев идущего навстречу доктора, — только собирался прогуляться по городу, провести несколько часов наедине с самим собой, и тут — здрассьте, ой кого я вижу, прямо как черт из табакерки. И наверняка доктор опять что-то употребил, вон как пугает людей своими расширенными зрачками».

— Купались? — бросив взгляд на мокрые волосы Генриха, поинтересовался доктор, — и как водичка?

— Просто замечательная, — порекомендовал Генрих в надежде, что Вагнер оставит его в покое и насладится отдыхом в одиночестве.

— Давайте прогуляемся к пруду еще раз, — нетерпящим возражений тоном заявил доктор, — у меня хорошие новости, но потребуется ваша помощь. Итак, покажите мне, где тут лучше окунуться…

На берегу Вагнер скинул с себя одежду, зашел по колено в воду, немного постоял и затем, набрав в легкие воздуха, нырнул.

«Ну, ни хрена себе, — поразился Генрих татуировкам на спине доктора. — Этот Нострадамус не перестает меня удивлять, похоже, он правда существо с другой планеты». Сзади, раскрыв рты, стояли двое мальчишек лет семи, и, казалось, думали о том же, что и Генрих. Доктор вынырнул метрах в сорока от берега, проплыл вольным стилем еще столько же, затем, полежав немного на спине, вернулся к берегу правильным размашистым брассом.

— У вас есть карандаш и бумага? — поинтересовался у помощника Вагнер, выбираясь на берег, — И не стоит так на меня таращиться. Забавы молодости. Обычный рисунок. Без всякого смысла… Вег мит ойхь [11] , — бросил доктор разглядывающим его детям, топтавшимся рядом уже в количестве десяти человек.

11

Исчезните — нем.

— Брысь отсюда, — по-русски продублировал Генрих детям слова шефа и протянул тому листик бумаги и карандаш. Дети убежали. Вагнер расположился на траве и, положив бумагу на мокрое колено, по памяти написал на ней фразу на польском из домовой книги.

— Переведите мне вот это, — приказал доктор.

— В два холодный великан открывает тайны, — перевел Генрих. Как всегда, он не был до конца откровенен с доктором, и допустил в переводе намеренную ошибку. «Зимный», «зимовый», да черт их поймет этих поляков, я ведь не ахти какой переводчик. Пока пусть этот неизвестный великан побудет холодным, ну а хлопнуть себя по лбу и «вспомнить» прилагательное, характеризующее пору года, никогда не поздно.

— И, что бы это могло значить? — как бы про себя сказал Вагнер. Он лег на спину, сцепил на затылке руки и подставил под лучи небесного светила солнце, выколотое у него на груди и висящий там же амулет Виллигута.

— Два, это наверно время суток, — начал Генрих.

— А великан, это башня, которая отбрасывает тень. Причем самая большая башня замка, — подытожил Вагнер. — Который час?

— Тринадцать десять, — ответил Генрих, взглянув на часы.

— Тогда нам стоит поспешить, — поднялся с травы Вагнер и принялся одеваться. Неспешным шагом мы как раз прибудем на место вовремя.

Ровно в 14–00 Генрих с доктором стояли во внутреннем дворе замка князя Радзивилла и пытались определить место, на которое падают тени от башен. Меньшая из теней падала на стену северного крыла постройки, окончание другой определить было сложно, для этого кладоискателям пришлось обойти замок снаружи и с прискорбием узреть очертания башенного флюгера в заполненном водой рву.

— Что-то не так, — произнес доктор и помассировал себе лоб, — как думаете, Генрих, что мы не учли?

— Быть может, время года, — ответил Генрих, — зимой солнце стоит ниже над горизонтом. А может это вообще не те башни? Рядом с костелом иезуитов возле дамбы, ведущей к замку, тоже есть башня, и тоже, извините за каламбур, под названием замковая.