Следы на пляже
Шрифт:
Всеми силами она хотела спасти их, не дать покрыться нефтью, которая убила утку, лежавшую у ее ног. И когда она следила за их танцующими движениями по водной поверхности, стремящимися к полету, за перепончатыми лапами, шлепающими по воде, ей казалось, что она поднимается вместе с ними, улетает прочь отсюда – к спасению, к любви, к Хаббард-Пойнту. Уверенная в том, что ее отец последует за ней, если она улетит… что он поймет, как необходимо ей вернуться домой, в Америку, к ее настоящей жизни.
– Я похожа на тебя, – оплакивала она мертвую утку.
Она чувствовала, что задыхается, как будто ее самое
Она ясно ощущала свой путь до Хаббард-Пойнта, до Стиви. Странная вещь – но она знала, что ее отец ощущает это тоже…Ей не хотелось бы, чтобы он знал об этом, но с тех пор, как они покинули Стиви и Хаббард-Пойнт, вернулись ее ночные кошмары, но они изменились.
На этот раз это была не покойная мать: это был ее отец. Он отказался от всего, что любил, – от своей родины, сестры, от своих воспоминаний. Даже, как снилось Нелл, от Стиви. Удалившись от Стиви, отец потерял что-то, что, казалось, возвращало его к жизни…
Она оглянулась, ища глазами отца, – он, как обычно, стоял с другими, поглядывая на нее.
Мог ли он представить себе, глядя на свою дочку, что внутренне она ощущала себя такой же потерянной, как эта покрытая черной нефтью птица. Но тут ее внимание привлекли какие-то вещи, запутавшиеся в клубке морской травы. Обрывок рыбацкой сети, покрытый той же нефтью. Клубок бурых водорослей, маленькая колония мидий, оторвавшаяся от какого-то камня, опутанная своими серебристыми нитями. И бутылка…
Нелл достала ее. Она была из прозрачного пластика, из под содовой. Хотя большая часть этикетки была смыта, она распознала торговую марку. Она была американская… может быть, она переплыла через океан, попав в течение…
И вдруг Нелл поняла, что надо сделать. Она отвинтила пробку, вытерла руки о джинсы, достала свою записную книжку и сняла колпачок с отцовской ручки. Над головой пролетела чайка. Не обращая на нее внимание, Нелл начала писать.
«Стиви, – писала она. – Ты нам нужна. Папе и мне. Ты нам нужна…»
Вырвав страницу из книжки, она свернула ее в трубочку и просунула в горлышко бутылки. Она не была полностью уверена, что бутылка доплывет до Хаббард-Пойнта или даже выплывет из этой бухты. Она не могла надеяться на то, что ее послание каким-то чудом проделает весь путь от Шотландии до Стиви.
Но она подумала о тех последних минутах с Пегги, когда они хотели, хотели всеми силами души… Послание в бутылке было действительно правильным желанием… желанием, возникшим из воздуха или из ее сердца, написанным от всей души и брошенным в море. Это было правильное желание, сказала себе Нелл. Вот и всё – правильное желание.
Правильное желание… если бы это осуществилось, то они с отцом вернулись бы в Хаббард-Пойнт; отец работал бы над замком тети Аиды; Стиви была бы в их жизни; и Стиви сумела бы сделать так, чтобы и тетя Мэделин тоже…
– Это правильное желание, – прошептала Нелл вслух.
Сердце ее колотилось – высказанное желание давало ей надежду хотя бы немного ускорить его осуществление. Стиви поняла бы ее и Тилли тоже. Нелл завернула
Удивительно, но, прикрыв ладонью от солнца глаза, она увидела, что бутылка подпрыгивает на волнах там, где плавали утки. Поплывет ли она в Америку или вернется назад? Нелл долго смотрела на нее, чувствуя, как сердце бьется прямо в горле. Кажется, поплыла отсюда… она дождалась этого.
Чайки пронзительно кричали, пытаясь отогнать ее от мертвой утки. Побуждаемая жалостью, она нашла место повыше линии прилива и вырыла в каменистом песке ямку, настолько глубокую, сколько могла выкопать руками. Потом вернулась назад и взяла птицу. Опуская мертвую утку в ямку, она ощущала ужасное напряжение в груди. Похоронив птицу, она стала тереть песком свои измазанные нефтяным дегтем руки. Она думала о том, как много прекрасного гибнет. Ее мать. И душа ее отца, и ее собственное сердце.
Они погибали, и с этим Нелл ничего не могла поделать.
Кроме, как послать в бутылке призыв о помощи и просить Стиви помочь им.
Желание Нелл летело быстрее, чем стрела.
Стиви проснулась резко, будто ее разбудили. Она явственно помнила свой сон. В ее сне комната была наполнена ярким светом, таким ярким, что она едва могла его вынести. На этом сияющем фоне в клетке пела черная птица. Как это бывает во сне, все происходящее имело для нее абсолютный, кристально-ясный смысл, Стиви знала, что она должна открыть дверцу клетки. Когда она сделала это, птица вылетела. Она села на подоконник, и Стиви поняла, что она может говорить, как попугай. Птица сказала: «Если ты отпустишь меня, то можешь больше никогда меня не увидеть. Но это зависит от тебя… потому что у тебя тоже есть крылья. Ты можешь найти меня и прилететь за мной». А потом она улетела.
Стиви открыла глаза. Она никогда не анализировала сны; она не любила таких вещей. Но этот сон вызвал у нее такое сильное чувство, что она не могла не размышлять о нем. Черная птица, клетка, отлет… Это могло бы вызвать гнетущее, безнадежное чувство, но вместо этого сон побуждал Стиви встать с постели и отправиться на утреннее купание.
Солнце уже встало над деревьями, но день был по-сентябрьски прохладным. Она нырнула, поплыла к плоту. Доплыв до него, она выбросила руку на плот, на то место, где лежали они с Джеком. Память вернулась к ней. Она закрыла глаза и почти явно ощутила его руки, обнимавшие ее. Словно юной девушке, ей хотелось, чтобы он был рядом, держал ее в объятиях и никогда не покидал, чтобы был частью ее самой, ее собственной души.
Конечно, такая любовь была невозможна, ее никогда не бывало в ее прошлом. Жизнь трижды доказала ей это. Но теперь казалось, будто изначальная, юная Стиви командовала ее взрослым существом, требуя той душевной близости с возлюбленным, которую она знала только у своих родителей.
Но теперь-то она взрослая. Она снова влюбилась, и к чему в страхе убеждать себя, что этого не могло случиться? Это случилось. Она была в отчаянии от того, что они покинули ее – улетели, и нельзя было остановить это – и она их отпустила. Сон до сих пор оставался с ней, перемешивая все ее чувства, словно она сходила с ума.