Следы в Крутом переулке
Шрифт:
И когда он остался совсем один, Сергей долго не мог заходить в большие комнаты, где все напоминало об отце с матерью, о младшем брате, чью гибель старики не смогли пережить.
Конечно, именно эту комнатку он всегда предоставлял Володе, если тому приходилось заночевать или просто надо было позаниматься в тишине у старшего друга.
Красивое Володино лицо и во сне было напряжено. Я опустил холодную ладонь на его оголенное плечо. Володя вздрогнул во сне, дернул плечом, пытаясь сбросить мою руку, но я ее не убрал.
— Володя, — позвал я.
Он узнал меня
— Добрый вечер. Добрались, значит, до меня… Долго вы добирались, можно было и побыстрее.
— Мог бы и пораньше, да тогда я многого не знал. Того, чего и ты не знаешь. Ты мне только скажи: что ты делал в тот вечер и в ту ночь в Крутом?
— Вы уверены, что я там был?
— Я знаю об этом. Тебя видел Малыха.
— И я его видел.
— Вот и скажи, что ты там делал?
Бизяев подумал, прежде чем ответить. Провел крупными пальцами по высокому лбу, откинул назад длинные гладкие волосы цвета воронова крыла, по контрасту с ними еще ярче блеснули белоснежные зубы. Он как будто усмехнулся. Вот именно — как будто. По правде — боль подавил.
— Любу ждал, — сказал, наконец, он.
— Дождался? — не нашел я, к несчастью, другого слова, И снова сверкнули его зубы.
— Нет. Она перед сменой домой не заходила.
— А где ты ждал? В каком месте? Не ходил же по переулку взад-вперед?
— На пустыре ждал. Не совсем на пустыре, а у стены. Там раньше ворота были, теперь завал. Вот там и ждал.
Я представил себе его позицию: обзор был не из лучших, он мог видеть лишь угол дома и два окна большой комнаты. Я спросил:
— В тех окнах, что ты мог видеть, свет горел?
— То горел, а то нет.
— Но как бы ты узнал, что она пришла домой?
— Там в большой комнате гардероб. В окно видно. Если б она пришла, стала бы переодеваться.
И в третий раз сверкнули его зубы. Сомнений у меня уже не осталось: слезу он удержал бы, гримасу боли — не мог.
Я не имел права спрашивать, для чего он ждал Любу. Это его тайна, дело его совести. И с тем ему теперь жить.
Но я должен был его спрашивать. И спрашивал о другом.
— На руке у тебя были часы?
— Были. Но я на них посмотрел последний раз без десяти одиннадцать.
— А потом?
— А потом некогда было.
Он произнес эту фразу вовсе не устало, что не удивило бы меня, а напротив — с тайным вызовом, по-юношески опрометчивым, но и решительным.
— Понимаете, я подождал еще минут десять-пятнадцать. И решил идти домой. Спрыгнул с кирпичей. И вижу: из хаты выбежал человек. Когда спрыгивал, я прыгнул не вниз, а в сторону, и потому увидел крыльцо. Я его увидел сбоку, и видел, что за ним, за крыльцом, в окне горит свет. Человек, я его сразу узнал, побежал в сторону Микитовской. Побежал, словно испугался чего-то. И свет из двери. Понимаете? Я — туда.
— Зачем?
Володя провел пальцами по волосам, приглаживая их.
— Даже не знаю, чего я туда полез. Разве я думал об опасности? А увидел я…
Голос его звучал спокойно, но он волновался, я это видел. Он словно заново все переживал и не был убежден в том, что
Войдя в дом, Бизяев не мог не увидеть постель тети Паши. Из кухни, которая одновременно служила и прихожей и столовой, был ход в ее комнату, а ее постель стояла прямо против дверного проема без петель и потому, естественно, без дверей. Поскольку именно в комнате тети Паши горел свет, Володя прежде всего и глянул в дверной проем. Он тоже узнал хозяйку дома. И так же, как Малыха, сдернуть с лица подушку не осмелился.
Но в ту же секунду он услышал хлюпанье воды за стеной — шаги. И понял, что кто-то идет, обходя дом со двора, а не с улицы. Размышлять было некогда, хотя он успел сообразить: грязные следы на полу могут выдать его, так что путь в дом отпадал.
Бизяев отпрыгнул назад, на тесную веранду, служившую сенями. Он надеялся опередить того, кто шел в дом, но понял, что не успеет. В беспомощности спрятался за раскрытой дверью. Если человек войдет в дом и закроет за собой дверь, Володя один останется на веранде.
Уже не страх руководил им, а решимость понять, что здесь произошло. По молодости он не думал об опасности всерьез. К тому же он не видел вошедшего человека. А тот плотно затворил за собой обе двери: и входную, и из сеней в кухню-прихожую.
Володя не собирался покидать Крутой переулок. Он лишь выскочил во двор и, пригнувшись, пробежал под окнами в глубь двора, за курятник, ожидая, когда этот человек выйдет из дома: крыльцо теперь Володя видел хорошо.
И в ту же минуту в большой комнате вспыхнул свет. Даже двор осветился, ведь в большой комнате висела люстра, в комнате тети Паши, где свет так и продолжал гореть, — небольшой красный абажур.
Тогда же Володя подумал: не мог убийца действовать при свете. Почему же тот человек, который выбежал раньше из дома, оставил за собой и свет в ее комнате, и двери раскрытыми? Значит, убийца не он?
Володя и не хотел того человека даже в мыслях называть убийцей. Он узнал ведь его сразу, несмотря на дождь и темень. То был Малыха.
Узнал Володя и второго, того, кто только сейчас вошел в дом. Он отчетливо увидел, кто это, когда тот зажег свет еще и в Софьиной комнате. Убийцу, говорят, тянет на место преступления. Но даже если это так, не станет же он возвращаться на это место сразу же, так быстро после совершенного? Логика, конечно, такова, но все равно, по мнению юноши, убийцей мог быть только этот человек — только этот самый Сличко, который, как показалось Володе, уже потрошил Софьин шифоньер.
Володя глянул по сторонам и вдруг увидел, как вдоль стены, выходившей в садик, и именно с той стороны, откуда пришел Сличко, крадется человек в ватнике. Если бы не труп в доме, все это походило бы на приключение, и Володя наблюдал бы с любопытством. Однако в доме лежала мертвая тетя Паша, и потому Володю уже бил озноб.
Вдруг погас свет в Софьиной комнате. Затем тут же погас и в большой.
Человек в ватнике пробежал к крыльцу. Володя отчетливо видел в его руке молоток.