Следы в Крутом переулке
Шрифт:
— Петрушина?
— Почему бы нет?
— Тогда понятно, отчего он ушел. К чему связываться с Петрушиным?
— Но, может быть, Петрушин следил за Елышевым? От ревности трудно излечиться. Я же уверен, что был там кто-то еще, о ком мы ничего не знаем. Этот неизвестный и убрал Петрушина. Для собственной, повторяю, безопасности. Он и Сличко хотел ликвидировать, да тогда судьба распорядилась в его пользу. Как вы-то думаете?
— Думаю, ты прежде всего обязан поговорить с Приваловым.
— Не беспокойтесь, доктор.
— Ты депутат! — улыбнулся я. — Тебе и карты в руки. Но ведь сам же только что сказал, что Привалов давным-давно об этом подумал. Помнишь, как он нас с тобой уговаривал помочь ему в том деле? А теперь ты сам загорелся.
— Вас он уговаривал. Точно. Я же сразу согласился, — буркнул Сергей и задумался.
— Ну что ты хочешь? Хочешь, вместе пойдем к Привалову?
Чергинец вдруг вскочил и подошел к телефону. Секунду помедлив, снял трубку, набрал номер.
— Баба Легейда, Володька спит? Разбудите его, пожалуйста. Срочно.
— Что ты еще придумал? — спросил я. Сергей не ответил.
— Не выспался? Потом доспишь. — Это он уже в трубку, Володе Бизяеву. — Слушай внимательно. Когда мы ехали с тобой в автобусе, Надежда Осмачко была там? А-а, потому и заговорил про нее? Так. Она вышла с нами? Точно помнишь? Ну, ладно, досыпай.
Чергинец положил трубку.
— Что ты придумал? — не вытерпел я.
— Пока ничего нового. Удовлетворил свое любопытство. Значит, для начала нам с вами нужно знать и сообщить Привалову, что Надежда со смены ехала с нами в одном автобусе, по на нашей остановке, где она всегда выходила, не вышла, а поехала дальше, до следующей, до конечной. До Октябрьской площади, откуда ей дольше к дому идти. Там, возле универмага, светло на остановке. Володька говорит, что она вроде собиралась выйти, но уже у двери передумала, протиснулась назад, и на нее зашикали пассажиры. Вот он и запомнил. Понимаете? Что, если она увидела кого-то и не захотела с ним встретиться?
— Елышева увидела?
— Нет. Он же стоял на другой стороне. Около универмага. И ушел, когда автобус еще не остановился. Может, она Петрушина увидела? Муж ведь может за полночь прийти жену встретить. А она, значит, не захотела, чтобы он ее встретил. Или кого-то другого увидела?
…Да-а. Если смерть Петрушина никак не связана со смертью Сличко — это одно дело. А если связана? Прокурор, конечно, прежде всего выяснит, как умер Петрушин. А уж потом возьмется за партизанские дела. Интересно, привлечет ли он нас с Сергеем, как в истории с Крутым переулком?
8
Догадка, которая ошеломила Привалова, казалось, вовсе не была связана с тем, что говорила ему Надежда Осмачко. Позже, в разговоре с Чергинцом, он убедился
Может быть, догадка пришла в разговоре с Надеждой потому, что, слушая ее, Привалов все время искал связь между осенним делом и новым? А когда мысленно нащупал эту связь, все, что говорила ему Надежда, потеряло значение. Впрочем, она-то продолжала его в чем-то убеждать:
— Для него же ничего святого в жизни не было. Никогда. Нет, раньше, может, было. А сейчас — ничего и никого. Он и ко мне-то относился… Знаете, как? Как к дочери моего отца. Считал, что я за богатством к нему пришла. Он же растратил половину отцовского добра. Да, да, я знаю, что награбленного. Но отцовского же, а не Павла Иваныча. Он говорил, что пригрел меня в счет того добра. Понимаете?
«До чего же тошно слушать от таких людей: добро, добро. Затаскали слово. Какое же это добро, когда совсем наоборот — зло это, одно и слово-то — зло?!» — подумал Привалов, но для порядка задал ей последний, пожалуй, вопрос:
— Вы говорите, не вылезал он из дома. А чего ж в эту ночь вылез? Как вы думаете? Прошу вас отвечать конкретно на мой вопрос.
— Так я же не знаю.
— Ладно. Идите. Вы свободны. Если что надумаете сообщить — приходите.
Надежда безропотно поднялась, ссутулившись, поплелась к выходу, бесшумно скрылась за дверью.
Привалов же немедленно позвонил своему первому помощнику Костюченко, в общих чертах напомнил ему о событиях в Крутом переулке, рассказал о том, что происходит сейчас, и попросил изучить в этой связи материалы партизанского архива.
Вскоре после этого разговора в дверь постучали. Как Привалов и ожидал, явился Елышев.
— Садись, — сказал прокурор Елышеву.
Старшина опять присел на краешек стула.
— Видел ее? Так вот, Петрушин из хаты не вылезал, похоже, кого-то боялся. Боялся, что с ним расправятся, как со Сличко.
— А мне кажется, вы ошибаетесь, — нерешительно произнес Елышев.
— Почему же?
— Никого он не боялся. Он влюбился в Надю и целыми днями ждал ее. Пока она на работе, отсыпался. Понимаете?
— Ты уверен, что все так просто?
— Думаю, да. А что он оказался на кладбище, так он меня караулил. У пашей проходной. Ревновал. Но, честное слово, без причины. Не давал я повода. Что было, то прошло. А если бы он кого-то боялся, то не приплелся бы ночью к проходной, к кладбищу. Значит, не боялся.
— Но ты же говоришь, что он сильно в нее влюбился. Могла же ревность пересилить боязнь?
— Не знаю. У такого, как он, мне кажется, не могла.
— Ну что ж, если ты все, что хотел, сказал мне, не смею задерживать.