Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии
Шрифт:
Таким образом, гора Кайлаш — действительно настоящий экуменический центр, сравнимый только с Иерусалимом. В отличие от Иерусалима, однако, Кайлаш — мирное место, где паломники всех четырех религий встречаются, не вступая в конфликт. Свастика также является общим символом для нескольких религий. У индуистов она обозначает огонь, у буддистов — колесо истины, а у бонпо — энергию изначального вихря, удерживающего мироздание на его месте. В религии Бон свастика повернута влево, поэтому и паломники бонпо обходят гору Кайлаш против часовой стрелки, в то время как остальные — по часовой стрелке.
Было холодное ноябрьское утро; я готовился выступить из поселка Дарчен в 53-километровое пешее путешествие вокруг горы. Единственным членом нашей группы, пожелавшим пойти со мной, был Эрик Брандт; остальные по-прежнему страдали от высотной
9 ноября (1715 г.) мы добрались до высшей точки, достигнутой за все путешествие по этой пустыне, называемой Нгнари-Гьонгар (район, включающий Кайлаш). Рядом гора непомерной высоты и необъятной окружности, покрытая снегом и льдом, совершенно ужасная, бесплодная, крутая и холодная. Тибетцы обходят с чрезвычайной набожностью вокруг основания горы, что занимает несколько дней и, как они веруют, обеспечит им великие милости. Из-за снегов этой горы глаза мои столь воспалились, что я едва мог видеть. Очков у меня не было, и единственным средством, как я узнал от наших сопровождающих, было потереть глаза снегом [44] .
44
Ippolito Desideri. An Account of Tibet (1932), p. 83f.
Мы наняли в проводники Церинга, пожилого тибетца с загорелым лицом и живыми глазами. Он настоял на том, чтобы мы взяли с собой его сына и четырех яков.
— А зачем нам яки? — спросил я. — Мы идем только на три дня, а ночевать будем в пещерах. Нам не нужны ни палатки, ни вода, ведь мы будем проходить мимо источников, а в крайнем случае натопим снега. Одного яка вполне достаточно, чтобы нести наши спальные мешки и провизию.
— Снег — вот зачем нам яки, — лаконично ответил он.
Вечером накануне выхода между нашими сопровождающими едва не разгорелась драка: хотели идти не только Церинг и его сын, но и наш водитель Ли. Китаец по национальности, Ли вырос в Лхасе и был в душе настоящим тибетцем. Мы с Эриком решили взять с собой тонкого в кости Ли и второго водителя, Норбу, сильного, грубоватого на вид тибетца, чем оба они были ужасно довольны.
Днем я прошел заключительный тест на физпод-готовку, поднявшись к самому значительному из пяти буддистских монастырей, расположенных вдоль маршрута пилигримов, называемого по-тибетски хора. Монастырь Гьяндрак стоит на небольшом взгорке у южного подножия Кайлаша и снаружи напоминает скорее крепость, чем монастырь. С монастырской террасы открывается вид на 7728-метровую гору Гурла-Мандата и лежащее перед ней, переливающееся в солнечном свете озеро Лангак-цо (на санскрите — Ракас, или Ракшас-Тал). Лангак-цо вместе с соседним озером Мапам-цо (Манасаровар), с которым они некогда были соединены каналом, символизируют утрату космического единства и вселенскую полярность. Для паломников Мапам-цо является олицетворением духовной чистоты и силы света, а Лангак-цо представляет силы зла. Его считают местом, где встречаются худшие из демонов, несмотря на впадающие в него два «чистых» ручья, текущие с горы Кайлаш.
Один из шести монахов буддистской школы Дрикунг-Кагьюпа, живущих в Гьяндраке, провел меня по монастырю, восстановленному в 1980-х годах [45] . В одном из темных помещений я заметил несколько старых ржавых мечей, фрагменты доспехов и изорванные кольчуги. На хорошем английском молодой монах объяснил мне, что это оружие во время «культурной революции» было спрятано в пещере. Оно было снято как военные трофеи в 1841 г. с убитых кашмирских солдат в Пуранге, в 100 километрах к югу от Кайлаша. В то время генерал Зоровар Сингх, состоявший на службе у правителя Джамму и Кашмира, напал на западный
45
Дригунгпа —
Тибет, перед этим завоевав и разорив Ладакх. 19 ноября 1841 г. тибетская армия нанесла сокрушительное поражение захватчикам, избавив западный Тибет от страшной судьбы.
На рассвете следующего дня мы двинулись на северо-запад, минуя многочисленные маленькие чортены и стены мани-камней [46] . Примерно через два часа мы достигли места, которое называется Дарбоче, где установлен огромный флагшток, увешанный сотнями разноцветных молитвенных флажков, церемония по обновлению которых проводится каждую весну, в полнолуние четвертого лунного месяца. Этот шест символизирует космическое древо жизни и ось мира, два взаимосвязанных понятия, пришедшие из добуддистской религии Бон.
46
Мани-камни — это камни с выгравированными на них буддистскими мантрами, короткими молитвенными изречениями. Их название происходит от мантры бохисатве Сострадательному (Авалокитешвара; Ченрези по-тибетски) «Ом мани падме хум».
К востоку от Дарбоче располагается одно из мест небесного погребения горы Кайлаш — кладбище 84 махасиддх, тантрических учителей, обретших сверхъестественные силы. Еще несколько десятилетий назад небесные погребения были наиболее привычной формой похоронной церемонии в центральном и западном Тибете, поскольку там практически невозможно достать дерево, а земля долгое время остается промерзшей. Тело расчленяется на несколько частей, плоть отдают хищным птицам, кружащим вокруг кладбища. Череп и кости перемалывают, затем смешивают с цампой — смесью из обжаренной ячменной муки и чая с маслом — и также скармливают птицам. Церинг рассказал нам, что родители иногда приводят туда детей, чтобы показать им преходящую суть человеческого бытия. Восточный ветер донес до нас ужасный запах разлагающейся плоти, и мы поспешили дальше, миновав 13 чортенов, разрушенных во время «культурной революции».
Хотя подъем был весьма пологий, Эрик все замедлял шаг, и дыхание его стало тяжелым. Он признался, что всю ночь его мучили галлюцинации, а теперь он слышит голоса: явные симптомы острой высотной болезни. Хотя Эрик более 20 лет мечтал совершить хорувокруг горы Кайлаш, о дальнейшем восхождении на более чем 1 000 м для него и речи не шло. Ему пришлось вернуться в Дарчен, где наготове были кислородные подушки. С тяжелым сердцем я отправил разочарованного Ли сопровождать Эрика в обратный путь, чтобы убедиться, что он получит надлежащую медицинскую помощь.
Мы шли еще около получаса, как вдруг из-за большого камня выскочил какой-то человек и быстро зашагал мне навстречу. На поясе у него был длинный кинжал. Накануне я видел его в Дарчене, и мне сказали, что он из Кхама, в Восточном Тибете. Я слышал, что разбойники еще бродят вокруг горы Кайлаш, грабя одиноких паломников. Помню, как читал о переделке, в которую попал японский паломник Экаи Кавагути в этих местах в 1900 г.:
Мой проводник сказал мне, что этот человек (с которым я только что имел несчастье повстречаться) — уроженец Кхама, провинции, печально известной как логово бандитов и разбойников с большой дороги. Он и вправду выглядел как типичный разбойник, со свирепым лицом и жестокостью во взгляде. Потом (я выяснил), что хору он совершал не только как епитимью за прошлые грехи, но и чтобы получить отпущение за преступления, которые может совершить в будущем. Однако, как мне сказали, такой способ «покаяния» для разбойничьего района Кхам — дело вполне обычное [47] .
47
Ekai Kawaguchi. Three Years in Tibet (1979), p. 173f.