Следы ведут в Караташ
Шрифт:
— Хотите прогуляться? — предложил Сноу.
— Послушайте, Джон, — сказал Хаузен. — Какую роль играете вы в этом гнусном деле?
Непроницаемый Сноу мягко улыбнулся:
— Роль вашего ученика, профессор...
— Бросьте дурачиться.
— Честное слово.
— Вы ходите за мной, будто надсмотрщик...
— Я приставлен к вам.
— Кем?
— Ратте.
— Ратте — бывший нацист.
— Это меня не касается.
— Он был комендантом концлагеря.
— Впервые слышу.
— Ратте сжигал
— Может быть.
— Он расстреливал...
— Вероятно.
— Ратте — садист...
— Ну и что ж?..
— С вами невозможно разговаривать!
— А вы молчите, профессор. Так будет лучше, — и для вас, и для других. Зачем тревожить старые раны?..
— Вам меня не понять, Сноу, — горько сказал Хаузен. Сноу промолчал.
— Так вы не хотите прогуляться? — снова предложил он.
У него было спокойное, невозмутимое лицо.
— Ладно, — сказал Хаузен. — Гулять так гулять...
Сноу отлично вел машину.
Хаузен соображал: «Закричать?.. Выброситься?..»
Сноу предупредил, не поворачивая головы:
— Будьте благоразумны, профессор... Хотите биться об заклад, что не позднее, как через час вы бы раскаялись в своем поступке?..
— Н-не понимаю, — произнес Хаузен.
— Скоро поймете.
Они выехали за городскую черту. Справа, за покосившимися хибарами рабочей окраины, дымили еще высокие трубы заводов, а слева уже тянулась лиловая береговая полоса, за которой маячили в море безмятежные силуэты кораблей.
— Вот вы и на родине, — задумчиво проговорил Сноу.
— Увы, — сказал Хаузен. — Хоть я и на родине, но не ощущаю от этого особой радости.
Сноу круто свернул на проселок. Хаузена прижало к сиденью. Он выпрямился и снова стал смотреть в окно. Небольшая деревенька с красными черепичными крышами промелькнула и скрылась в глубокой зелени. Впереди раскачивался присадистый зад голубой гоночной автомашины.
Сноу поморщился — он не выносил конкуренции на дорогах. Ожесточенно нажал на газ. Теперь все за окном слилось в сплошную зеленую полосу. Асфальтированный проселок стремительно нырял под колеса.
Несколько секунд гоночная автомашина и машина Сноу шли рядом. Хаузену показалось, что он узнал профиль человека, сидящего за спиной шофера. Человек двумя пальцами приподнял занавеску. Ратте.
Сноу с ожесточением выжимал из двигателя все новые и новые километры. Гоночная осталась далеко позади.
Они пересекли большой луг с высокой сочной травой, свернули с асфальта и спустились в глубокий овраг. Сюда не доставало солнце; по самому дну, виляя в кустах, журчал прохладный ручей.
Сноу остановился и, хлопнув дверцей, вышел из машины. Он сел перед ручьем на корточки и стал пригоршнями пить воду... Пил долго и жадно, шлепая губами и запрокидывая голову с острым волосатым кадыком.
— Хорошо!..
— Куда вы меня
— Отдыхайте, — сказал Сноу, бросаясь в мягкую траву.
Хаузен, подобрав брюки, сел возле автомашины. Он сорвал яркий желтый цветок и стал жевать стебель. У цветка был неприятный привкус. Хаузен сплюнул и снова сказал:
— Вы не ответили на мой вопрос, Сноу...
Сноу потянулся, сел.
— Знаете, что вам сказал бы сейчас мой шеф? — ответил он. — Он сказал бы так: «Вопросы здесь задаю только я...» Вы не любите природу, профессор... Ведь это Германия, ваша родина. И поселки, и рощи, и цветок, который вы жуете...
— Чепуха! — оборвал его Хаузен. — Природу я люблю. Просто я не люблю некоторых субъектов. Они портят самые восхитительные пейзажи...
Сноу насмешливо раскланялся:
— Благодарю за комплимент.
У него были узкие, злые глаза. Хаузен впервые заметил это.
Сноу встал.
— Едем, профессор, — коротко бросил он.
— Да, пожалуй...
Машина выехала на пригорок.
— Разве мы не возвращаемся в Гамбург?..
— Нет.
Казалось, Сноу собирался с мыслями.
— Понимаете, Хаузен, мне поручено сообщить вам очень приятную новость...
«Однако взгляд у тебя не сулит ничего приятного», — подумал Хаузен.
— Ваша жена, Гертруда Хаузен, урожденная Блюме, и ваш сын Себастьян...
Слова словно выплывали из тумана.
Хаузен схватил его за руку.
— Они не погибли в тридцать шестом! — выкрикнул Сноу.
Машину забрасывало на поворотах и, наверное, от этого Хаузена подташнивало.
— Да говорите же, вы!
— Не хватайте меня за рукав, — предупредил Сноу. — Право же, у вас слабые нервы...
Он посмотрел на вмонтированные в переднюю панель часы.
— Не позднее чем через четверть часа вы встретитесь...
— Ну? — спросил Ратте.
— Все в порядке, шеф. Это была очень трогательная сцена...
— Вы думаете, ловушка сработает?
— Я в этом уверен, шеф.
— Смотрите, не промахнитесь...
Сноу улыбнулся. Ратте налил в рюмки водки.
— За удачу, Джон.
— За удачу.
Ратте выпил залпом, посмотрел на свет через пустую рюмку.
— А все-таки это была гениальная затея, Джон...
— Да, шеф.
На даче у Югова
Югов бросил газету на стол, заваленный книгами и бумагами, пристукнул ее кулаком и возбужденно кашлянул. Он расстегнул воротник рубашки — было душно.
За окном собиралась гроза: темно-синяя туча, угрожающе подворачивая свои края, закрыла солнце над лесом — и лес тоже стал синим-синим, а речка стала черной. Утки плавали по глубокой темной воде, словно кусочки заблудившегося в половодье белого льда.