Слепцы
Шрифт:
Мне становится стыдно. Его люди прошли через ад, это ясно. Даже просто выжить в их положении – чудо. Кто я такой, чтобы кого-то судить? Тем более чтобы смеяться. К счастью, вождь племени не обиделся. Помолчав минуту, он продолжает:
– Кроме Феди никто не выжил. И женщины рожать больше не хотят – ни сестры, ни Даша, ни моя Наталья.
– Что-что? Не хотят? – уточняю я.
– Не хотят. Не приказывать же. Каждая похоронила не одного малыша… И Наташа тоже, – он устало закрывает глаза.
В этот момент впервые за все время нашей беседы Афанасий скидывает маску сурового предводителя, и я вижу перед собой простого человека.
Афанасий открывает глаза. Он снова взял себя в руки, приосанился. Лицо вождя опять приобретает бесстрастное выражение. Но теперь я все знаю. И все понимаю. Я чувствую, как глыба льда, отделявшая нас друг от друга, мешавшая понять друг друга, начинает медленно таять. Это хорошо. Это очень хорошо. Чем быстрее я стану для этих людей своим – тем лучше. В том, что я тут застрял надолго, сомнений почти не осталось.
– Как результат, рабочих рук не хватает, – продолжает рассказывать Афанасий. – Вот и работаем с утра до ночи. Правда, голодных ртов тоже мало, это плюс. Иногда мне кажется, что природа сама контролирует численность нашей, так сказать, популяции. Так и Кондрат Филиппович считает.
– Кто-кто?
– Скоро познакомишься. Есть еще какие-то вопросы? Хм… Понимаю, что есть. Но у нас не так много времени, поэтому сейчас отвечу еще на один.
Не так много времени? Куда он спешит? Почему они все время бегают, носятся?
– Куда вы все время торопитесь?
Последние слова случайно произношу вслух. Язык мой – враг мой. Я-то хотел заставить вождя выложить всю правду про Кровавую станцию.
– Все очень просто. Люди все время должны быть заняты. Все время. Иначе беда.
– Какая?
Не вижу ничего плохого в том, что люди смогут больше спать, отдыхать. И вообще бездельничать.
– Большая, – не стал вдаваться в подробности вождь. Потом все же поясняет: – Где безделье – там скука. Где скука – там жестокость… И кровь может пролиться. Легко. Поверь, мне за столько лет самому уже все осточертело, – в голосе вождя в который раз промелькнули нотки усталости, – придумывать, чем их занять, заставлять выполнять, наказывать… Даже поэзия больше не радует, даже музыка. Достало все. Но, блин горелый, иначе нельзя. Иначе чем тут еще заниматься, кроме как есть и спать?
Я бы точно нашел, чем тут заняться. В этот раз ничего вслух не сказал, но, видимо, вождь все прочел в моих глазах.
– Заблуждаешься, Герман, – сурово цедит Афанасий сквозь зубы, и я опять чувствую себя неуютно.
Сложный человек. Непостижимый. Ничего не скроешь. Ничего не утаишь. Хоть не думай вообще. Вождь немного ослабляет хватку. Невидимые клещи, сжавшие мою голову, исчезают.
– Поэзия, значит… Неужто у вас тут и поэты есть? Кто же это?
– Все, – последовал ответ.
– И ты?
– И я, – кивает вождь, – у нас каждый месяц проходят вечера творчества. Там каждый декламирует то, что сочинил. Не веришь, что я могу сочинить стихотворение? Думаешь, я только кости ломать умею? Что ж, прочту что-нибудь. Из нового. С рифмой, говорят, проблемы. Но вообще всем нравится.
Ночью, во сне, вдругСтрочка следует за строчкой. На моих глазах Афанасий, этот грозный, суровый гигант, преображается. Он сидит, чуть прикрыв глаза, откинув голову. Лицо спокойное и одухотворенное.
Словно ласточка летом,Что влетела в наш дом и умчалась,Исчезли из памяти строчки.Как хотел я назвать их своими,Присвоить себе эту силу и эти созвучья,Но – как бабочки легкой пыльца остается на пальцах, —Мне осталось лишь то ощущенье безмерной свободы,На миг обретенной… [3]3
Сергей Штильман.
– Здорово! – шепчу я с восхищением. – Правда, замечательно. Но я все равно не понимаю. Не понимаю, к чему все это? Концерты, спектакли… Зачем?
– Со временем поймешь. И хватит об этом. Теперь, думаю, пора ответить на самый важный вопрос, – Афанасий вдруг осекся. Обли-зал губы, сглотнул… Он волнуется. Что за новость на этот раз он собирается мне сообщить?
– Тебе хочется увидеть второго космонавта, капитана космического корабля? – произносит тихо Афанасий.
– Кого-кого? Ка-пи-та-на? Ну, да, – растерянно киваю я.
Так, значит, я не один! Значит, нас было двое!
– Сейчас увидишь. Идем со мной.
Кондрат Филиппович сидел с копьем наготове у самой воды и терпеливо ждал, когда из глубины поднимется рыба.
На самом деле рыбалка была только поводом остаться наедине со своими мыслями, не более того. В полной тишине, отрешившись от лишних переживаний, готовился Кондрат к очередному уроку. Очень важному уроку. Возможно, самому ответственному занятию за все годы.
Тему предстояло обсудить сложнейшую, мало для кого ясную. Тему духов, хранителей пещер.
Старик знал: они существуют.
Пещеры, кажущиеся холодными пустынями, на самом деле не пусты. В них обитает не поддающаяся объяснению, недоступная разуму сущность. Знал об этом и Афанасий, а покорное вождю племя безропотно выполняло все необходимые ритуалы. Но старик был этим положением вещей недоволен. Он считал, что люди должны не слепо следовать обычаям, а поступать осознанно.
Но чтобы поняли они, должен был понять и он.
«Мрак и Тишина… Грозные, суровые правители подземелий. Они жили тут испокон веков, они останутся до конца времен. Прошло пять миллионов лет с того времени, как возникли пещеры. И с тех самых пор ни один лучик света не разгонял абсолютную тьму; ни один звук не нарушал всеобъемлющее безмолвие».