Слепцы
Шрифт:
Хорек не ответил.
За ночь он промерз насквозь, ноги, хоть и были в валенках да с теплыми онучами, замерзли – пальцев Хорек почти не чувствовал. Но вставать было нельзя, а постукивание валенком о валенок не помогало.
Хорек стащил с правой руки варежку, подул на скрюченные от холода пальцы.
– Ты руки в рукава прячь, – посоветовал Кривой, которого мороз, кажется, не беспокоил вовсе. – В рукава и еще под полу тулупчика. И не трясись. Птицу в неподходящий момент всполохнешь – всем плохо будет. Но особливо тебе. Если засаду сорвешь, лучше к
– А он заболел? – спросил Хорек.
– Надеяться нужно, что и вправду он отвару напился и простудился малость… Пройдет.
– А если болезнь мокрая, как Дылда говорил?
– Болячку бы Дылде на язык его трепучий, – прорычал Кривой, приподнял голову и посмотрел вправо, туда, где под елкой лежали в снегу Дылда с Полозом. Видно их не было.
– Вот глянь, как знающие люди в засаду ложатся, – Кривой указал рукавицей в сторону той елки. – Ведь в пяти шагах от нас, а не видать. Только сзади, от чащи, в снегу след. Нам видно, а с дороги – снег нетронутый, безопасный.
Кривой снова ухватился за свой рассказ о правильной засаде.
– Вот смотри – просто, казалось бы. А только все до малости придумано и сделано. Пришли мы сюда до рассвета. Почему? – спросил Кривой и сам себе ответил: – Чтобы случайно на какого безумного странника не наскочить. Ведь увидит, обязательно на постоялом дворе расскажет, спугнет купца. Если бы снежок шел, еще лучше было б – след бы припорошил. Но это мы из лесу шли. А если бы нам пришлось впереди купца по зимней дороге идти, как бы мы засаду ставили?
Хорек не сразу сообразил, что на этот раз Кривой сам себе отвечать не будет, ждет ответа от молодого ватажника.
Солнце, наконец, приподнялось над вершинами вековых сосен – красное, пронзительное. Искры висели в воздухе, плясали высоко над дорогой и гасли, опустившись в тень.
День обещал быть не теплее ночи.
– Возле костра подзатыльник получишь, – пообещал Кривой.
– За что?
– Я тебя спросил?
– Ну, – Хорек спрятал правую руку за пазуху вместе с варежкой, откашлялся, придумывая ответ. – Съехал бы в лес, там бы…
– А след? След в снегу. И с веток бы обрушил снег. Проезжий сразу же заприметит: нету снега, значит, кто-то его свалил. Значит, засада. Значит, тулупчики скидавай, луки наготовь, а ты с остальными лесными кровью и умоешься. – Кривой снова приподнял голову, всматриваясь в дорогу, все еще укрытую тенью. – Тут нужно так – пройти еще шагов пятьсот, сойти в лес да вернуться к хорошему месту, осторожно, чтобы снег не порушить и птиц не переполошить. Залечь и ждать.
– Как мы сейчас.
– Как мы сейчас. А вот, скажем, летом, особенно поутру, то же самое – проехать и вернуться. Почему? –
– А роса! – радостно заулыбался Хорек. – Если по росе пройти, темная полоса получится. Верно?
– Верно. А если в поле засаду ставить, то где?
– Зимой?
– Зимой в поле засаду не спрячешь, дурья башка. Летом.
– До жатвы или после?
– После.
– За стогами, – ответил Хорек. – Яснее ясного…
– И опять по роже у костра получишь вечером, – засмеялся Кривой своим неприятным бесшумным смехом. – А если я скажу Рыку за что, то он еще и добавит.
– А где ставить? Поле чистое, только стога…
– Вот в поле и прячь. В стороне от стогов. А еще лучше – возьми грабельки, да возле стога и стань, поскреби стерню. Когда человек при деле, так его вроде как и нету – никто не замечает, – Кривой продолжал смеяться, и невозможно было понять: насмехается он или просто веселье на него напало. – Не дуйся как мышь на крупу. Мы с тобой в Камень ходили, возле храма ты мне начал про стражников кричать, а я тебе по роже-то и хлестнул. Помнишь?
Хорек молча потрогал языком губу, теперь она зажила, но память осталась.
– За что я тебе юшку пустил?
– Не знаю. Захотелось…
– Захотелось. Кто ж про наши дела при чужих разговаривает?
– Так там не было никого. На улице пусто.
– Это у храма посреди дня? Дурак ты и ничего больше. Одна сплошная бестолковщина. Уже почти мужик, ростом выше меня, а мозги как у дитяти малого. Вспоминай, кто там был?
Хорек задумался.
– Никого там не было.
– И опять дурак. И снова плюху заработал! Ох, и отведу я душу сегодня! Нищие там были, побирушки. И торговка травами там была. Не увидел? Не слепой, а не увидел. Ты мне спасибо сказать был должен…
Перед глазами Хорька мелькнула тень, Хорек дернулся, скосил взгляд на Кривого и замер. На ветке, близко – рукой подать – сидел снегирь.
Хорек затаил дыхание.
Снегирь крутил головой, но не взлетал, словно и не было рядом людей.
Хорек опустил голову лицом вниз, чтобы дыханием не вспугнуть птицу. Сколько еще снегирь собирался сидеть на ветке, непонятно, но рядом вдруг застучал дятел – снегирь пискнул и улетел.
– Хорошо, – тихо сказал Кривой. – Он не заметил, люди и подавно. Теперь не шевелись вообще – птицы проснулись. Если нас сорока заметит – можно сразу уходить, трещать будет до самой ночи.
Что-то еще хотел сказать Кривой, но внезапно замолчал, прислушался, даже треух с головы осторожно стащил.
Хорек тоже прислушался – ничего. Нет, лес, просыпаясь, звучал. Дробно тарахтел дятел, вдалеке со стрекотом пролетела сорока, белка процокала что-то, рассматривая шишки на еловой ветке. Все звучало гулко, объемисто, эхо с готовностью подхватывало звуки и носило их от поросшего лесом бугра до далекой опушки.
Постороннего шума не было.
Кривой показал Хорьку кулак. Хорек кивнул и снова прислушался. Вроде как что-то звякнуло слева. Еле слышно. Даже эхо не обратило внимания на этот слабый звук.