Слепой рывок

Древняя как мир мелодия плыла во влажной, теплой до удушья вечерней дымке.

Уже темнело, мгла сгущалась, но площадь Пяти Углов, расположенную в центе мегаполиса «Европа», ярко освещали блоки голографической рекламы, агрессивно перемещающиеся над людской толчеей. Пять гравитационных эскалаторов, ведущих к поверхности из глубин станции магниторельсовых тоннелей, мягко выталкивали на площадь нескончаемые человеческие потоки.

Скрипач играл самозабвенно, неистово, талантливо.

Печальная и пронзительная мелодия текла над

толпой, стирая невнятный гомон, эхом отражалась от фасадов известных на весь мир небоскребов, – звуки скрипки рвались ввысь и вдруг бессильно таяли, растворяясь среди многоголосья навязчивых рекламных слоганов.

Искусство погибло. Соло на скрипке уже никого не цепляло за живое, завладевая вниманием людей лишь на миг. Жители мегаквартала, спешащие по своим делам, не останавливаясь, проходили мимо невысокого, полноватого, неряшливо одетого, небритого музыканта, опасались задержаться, прислушаться, замедлить шаг, выпасть из всеобщего ритма движения, словно на Земле не осталось индивидов, зато разросся невиданный социальный организм, состоящий из миллиардов прочно связанных между собой частиц.

Капельки пота срывались со лба музыканта. Равнодушие толпы убивало его, но он играл в отчаянной надежде на отклик, в тоскливом поиске близкого по духу существа.

Инструмент в его руках не принадлежал к разряду древностей, он был уникальным высокотехнологичным изделием, но, невзирая на обилие кибернетических компонентов, скрипка рыдала, словно живая, а толпа все текла и текла мимо, не вслушиваясь, лишь вздрагивая и раздражаясь от тревожной мелодии, не присущей веяниям субкультуры.

Высоко над городом высыпали звезды. Одна мелодия сменялась другой, людской поток постепенно начал иссякать. Душа скрипача плакала, рвалась из груди, но никто так и не остановился, чтобы послушать, лишь изредка некоторые из прохожих недоуменно, не сбавляя шага, посылали поисковые запросы в Сеть, получая лаконичный ответ в виде справки из архивов социальных сетей, поясняющей, как подобает вести себя в необычной для современного города ситуации, и тогда кибстек на запястье скрипача вдруг вспыхивал искрой индикации – несколько кредитов поступило на счет музыканта, но было непонятно, кто и из каких побуждений их прислал, ведь киберпространство анонимно, а значит – безлико.

Слеза скатилась по небритой щеке скрипача. Дряблые складки кожи под подбородком дрожали, его глаза выдавали тоску, смычок порхал над струнами, высекая мелодию, но искусство погибло.

За спиной скрипача пылала объемная надпись, приглашающая в дорогой ресторан, вот только люди не обращали на нее внимания. Подобные заведения, предлагающие блюда из натуральных продуктов, стремительно уходили в прошлое, уже не пользовались популярностью, ведь синтетическая пища не отличалась по вкусу, а стоила в сотни раз дешевле.

Осколок старого мира, фрагмент канувшей в Лету эпохи – вот что символизировал собой скрипач. Он не желал слиться с человеческим муравейником и был приговорен к одиночеству, непониманию, а может, даже к презрению или к вспышке немотивированной ярости – ведь толпа инстинктивно ненавидит все, что не является ее частью, и способна убить, если кто-то

дразнит ее слишком назойливо.

Все и так было ясно. Вскоре ресторан закроют. Скрипач потеряет работу, его скрипка больше не потревожит слух толпы, а блоки голографических реклам будут по-прежнему сиять, затмевая ночное небо, не позволяя взглянуть на звезды, предлагая эрзац во всех мыслимых его проявлениях.

Последняя дрожащая нота угасла.

Он опустил руки, горбясь, огляделся, тяжело вздохнул, переминаясь с ноги на ногу, ловя тяжелые взгляды, – они давили, заставляя чувствовать себя чужим, отверженным и непонятым. Хотелось бежать и спрятаться, сил еще на одну мелодию, на новый вызов уже совершенно не осталось. Нужно уйти прочь, смириться, стать функциональной частицей огромной социальной машины, иначе однажды его раздавят лишь потому, что он другой – потный, взлохмаченный, пронизанный тоской, отделившийся от эпохи масс.

Он уже собирался уходить, но неожиданный, не принадлежащий уличной суете звук заставил его вздрогнуть и обернуться. В печальных глазах скрипача выражение тоскливой, безнадежной покорности вдруг сменилось крайним удивлением. В нескольких шагах от него стояла красивая женщина в темно-синем, искрящемся вкраплениями серебра вечернем платье. Ее негромкие аплодисменты неожиданно хлестнули толпу наотмашь, мгновенно образовав вокруг островок опасливого отчуждения, – серая масса не понимала происходящего, инстинктивно отворачивалась, обтекала женщину и скрипача на безопасном удалении.

Ничем не примечательный флайкар, из которого вышла женщина, автоматически свернул на пустующую парковку подле ресторана. Она же улыбалась краешком губ, а в ее глазах медленно таяло выражение чистого, искреннего, неподдельного восторга.

– Позвольте сыграть для вас? – Голос скрипача осип от внезапного волнения, будто он увидел не человека, а долгожданную музу, которую искал много лет.

– Пойдем внутрь, если не возражаешь? – Она жестом указала на автоматически распахнувшиеся двери ресторана.

Так начался вечер, изменивший судьбы миллиардов людей.

Они вошли в пустой полутемный зал, поднялись по лестнице на внутренний балкон, и скрипач неумело, суетливо отодвинул стул, предлагая ей сесть, не пытаясь понять или угадать, что нужно таинственной незнакомке.

Мягко осветилась небольшая панель, отобразившая строки меню. Ресторан недавно полностью автоматизировали. Из-за малого количества посетителей его владельцу стало слишком накладно содержать штат официантов.

Внизу, в главном зале, над столиками вдруг вспыхнули неяркие, стилизованные под старину источники света. Появились фигуры людей – всего лишь голограммы, заполнившие имитацией жизни гулкую пустоту внушительного по размерам помещения.

Скрипач сел напротив незнакомки.

– Я не голоден, – волнуясь, произнес он.

– Знаю. – Она улыбнулась, проницательно взглянув в его глаза: – Я знаю, кто ты.

– Это невозможно… – Он слегка растерялся.

– И тем не менее я знаю. – Она поправила локон волос, выбившийся из прически. – Тебя снова не услышали, ведь так?