Слепой убийца
Шрифт:
– Ты несправедлива, – возразила я. – Я очень старалась, я всегда позволяла тебе роскошь сомневаться, я давала тебе самое…
– Давай не будем об этом, – предложила она. – Взгляни, до чего глупая игра. Интересно, почему она называется серсо?
Я решила, виноваты старые горести – тоска по Авалону и нашей прежней жизни. А может, она грезила об Алексе Томасе? Надо было расспрашивать, настаивать, но вряд ли она рассказала бы, что её мучает.
Из этого плавания, помимо Лоры, мне запомнилось воровство, что развернулось на борту в день прибытия. Всё, на чем значилось название или монограмма «Куин Мэри», отправлялось прямиком
Чем объяснялось это повальное мародерство? Страстью к сувенирам. Людям нужно нечто напоминающее о них самих. Странная это вещь – охота за сувенирами: сейчас становится потом, пока оно ещё сейчас. Сам не веришь, что все это с тобой происходит, и умыкаешь доказательство – или что-нибудь, что за доказательство сойдет.
Я, например, стащила пепельницу.
Человек с головой в огне
Вчера я приняла на ночь таблетку, что прописал доктор. Заснула быстро, но сон был ничем не лучше тех, что посещали меня без медицинской помощи.
Я стояла на пристани в Авалоне; повсюду крошился и звенел колокольчиками зеленоватый лед, но я была одета по-летнему – в ситцевое платье в бабочках. На мне была шляпка из искусственных цветов таких оттенков, что зовутся «вырви глаз», – томатного, ядовито-сиреневого; цветы освещались изнутри крошечными лампочками.
А моя где? – послышался голос пятилетней Лоры. Я посмотрела на неё вниз, но мы уже не были детьми. Лора постарела, как и я; её глаза – две высохшие изюминки. Это меня так потрясло, что я проснулась.
Было три часа ночи. Подождав, пока сердце перестанет возмущаться, я ощупью сошла вниз и подогрела себе молока. Не стоило полагаться на таблетку. Забвения так дешево не купить.
Но продолжаю.
Покинув борт «Куин Мэри», наше семейство провело три дня в Нью-Йорке. У Ричарда были дела, а нам он посоветовал осмотреть достопримечательности.
Лора не захотела идти смотреть «Рокеттс» [103] или подниматься на Статую Свободы и Эмпайр-стейт-билдинг. В магазины она тоже не хотела. Сказала, что хочет просто бродить по улицам и смотреть вокруг, но Ричард заявил, что ей одной это слишком опасно, так что я бродила с нею. Лора была не очень бодра – приятное разнообразие после Уинифред, в которой энергия так и бурлила.
103
«Рокеттс» – постоянный ансамбль кордебалета киноконцертного зала «Радио-сити».
В Торонто мы провели несколько недель – Ричард разбирался с текущими делами. А потом мы отправились в Авалон. Поплаваем там, сказал Ричард. Его тон подразумевал, что Авалон только на то и годится, а ещё – что Ричард с радостью принесет эту жертву, чтобы удовлетворить наш каприз. Или, говоря повежливее, чтобы доставить нам удовольствие, – мне, и Лоре тоже.
Мне казалось, он стал воспринимать Лору как загадку, которую считал своим долгом решить. Иногда я замечала, как он смотрит на неё, – примерно
Как Лора этого добилась? Не противостоянием – с этим было покончено: теперь она избегала открытых стычек. Она отступала, она отворачивалась, и он терял равновесие. Он все время устремлялся к ней, все время хватал – и все время воздух.
Чего он добивался? Её одобрения, восхищения даже. Или просто благодарности. Что-то в этом роде. Другую девочку он мог бы осыпать подарками – жемчужное ожерелье, кашемировый свитер – вещи, о которых обычно мечтают шестнадцатилетние девчонки. Но он понимал, что с Лорой этот номер не пройдет.
Напрасный труд, думала я. Он её никогда не разгадает. И купить не сможет – у него нет ничего, что ей необходимо. В любом перетягивании каната, с кем угодно, я по-прежнему ставила на Лору. Она упряма, как осел.
Я думала, она обрадуется, узнав, что мы отправляемся в Авалон, – она ведь так не хотела оттуда уезжать, – но когда об этом заговорили, она осталась равнодушной. Не хотела отдавать должное Ричарду за что бы то ни было, или это мне так показалось.
– Хоть с Рини повидаемся, – только и сказала она.
– Сожалею, но Рини больше у нас не работает, – сказал Ричард. – Она уволена.
Когда? Недавно. Месяц назад, несколько месяцев? Ричард отвечал неопределенно. Это все, сказал он, из-за мужа Рини, тот чересчур много пил. Дом ремонтировался слишком медленно и кое-как – кому это понравится. Ричард не видел смысла платить хорошие деньги за лень и натуральное неподчинение.
– Он не хотел, чтобы она там была вместе с нами, – сказала Лора. – Он знает, что она примет нашу сторону.
Мы бродили в Авалоне по первому этажу. Дом словно уменьшился, мебель стояла в чехлах – точнее, то, что от неё осталось: самые громоздкие и мрачные вещи вынесли, – наверное, Ричард распорядился. Я так и слышала, как Уинифред говорит, что невозможно жить с буфетом, на котором такие неубедительные, толстые резные виноградные кисти. Книги в кожаных переплетах в библиотеке остались, но что-то мне подсказывало, что они недолго продержатся. Зато убрали фотографии дедушки Бенджамина с премьер-министрами: кто-то – конечно, Ричард – заметил, наконец, что у них разрисованы лица.
Прежде Авалон дышал стабильностью, почти непреклонностью, – крупный, мощный валун, преградивший путь потоку времени, никому не поддающийся и недвижимый. Теперь же он виновато скукожился – казалось, вот-вот рухнет. Лишился мужества собственных притязаний.
Как здесь уныло, заметила Уинифред, и как пыльно; на кухне живут мыши – она сама видела мышиный помет, – и чешуйницы. Впрочем, к вечеру поездом приедут Мергатройды и ещё двое новых слуг, которых недавно взяли в штат, и тогда на борту будет порядок – хотя нет, рассмеялась она, на борту его как раз и не будет. Она имела в виду нашу яхту «Наяду». Ричард как раз осматривал её в эллинге. Её должны были отскрести и перекрасить под руководством Рини и Рона Хинкса, но и этого не сделали. Уинифред не понимала, зачем Ричард возится с этим старым корытом – если он действительно хочет плавать, следует затопить эту посудину и купить новую.