Слепой в шаге от смерти
Шрифт:
– Уж я постараюсь, Эдуард, заведу его так, что забудет обо всем на свете.
– Не сомневаюсь.
– Музыки здесь нет, принеси из гостиной, – попросила Эмма фотографа.
Эдуард, не мешкая, выполнил ее просьбу.
– Теперь порядок?
Эмма сбросила ботинки, забралась на кровать.
Фотограф, привстав на цыпочки, заглядывал в видоискатель камеры.
– Вот, смотри, – здесь и здесь – наиболее удобные точки. Это – пульт дистанционного управления, он похож на телевизионный. Нажмешь красную кнопку –
– Все как всегда?
– Не совсем, – замялся Эдуард, – съемка будет вестись двумя камерами, третья в ремонте.
– Вечно у тебя неполадки!
– Но снимки-то получаются! В каждом аппарате семьдесят два кадра. Один укреплен вон там, на карнизе, второй – на шкафу.
– Где?
– Вон, смотри, видишь?
– Не вижу.
– Ну и прекрасно. Значит, твой партнер тоже не увидит. Главное, чтобы играла музыка, тогда ты, будто делаешь то тише, то громче, сможешь управлять камерами. Все поняла?
– Вроде бы, да. Ничего нового.
– Значит, за дело. Нажмешь, я проверю.
Фотограф забрался на стул и нашел взглядом маленькую фотокамеру, укрепленную на карнизе.
Эмма нажала на красную кнопку, Эдуард смотрел.
На счетчике выскочила цифра.
– Все в порядке. Отработай пленку полностью, так надежнее. А то помнишь, как в первый раз у тебя получилось – только ноги в кадре?
– Да уж, помню. Тогда пришлось по второму разу усердствовать, причем бесплатно страдала.
– И я зря реактивы переводил. Знал бы, что три пленки испортила…
– Да ладно тебе, Эдуард, плохое вспоминать, у нас уже давно проколов не случалось.
– Слава Богу. Свет не забудь включить, хотя бы торшер, я вытяну.
– Включу весь свет, скажу, что мне нравится, когда светло, не выношу, дескать, темноты.
– Ну, смотри, тебе виднее.
Эдуард подвез Эмму к дому и пожелал на прощание:
– Ни пуха ни пера!
– К черту, Эдик, – сплюнула Эмма через левое плечо, выбираясь из машины, пропахшей табачным дымом и каким-то дезодорантом:
– Чем у тебя воняет в машине, Эдик?
– Черт его знает! Табаком.
– А еще?
– Дезодорантом.
– Я тебе подарю хороший, а то от твоего тошнит.
– Подаришь – буду рад. Хотя мне и такой нравится. Закончишь, позвони.
– Мама, мама, смотри! – Савина-младшая уже вставила в деревянную рамку свою фотографию, которую посчитала самой лучшей.
Эмма удовлетворенно кивнула:
– Ты ужинала?
– Нет, тебя ждала.
– Тогда пойдем ужинать. А завтра я тебя завезу к твоим сумасшедшим братьям, можете немного побалдеть.
– Ура! – обрадовалась Лена.
Эмма, не откладывая в дальний ящик, сразу позвонила сестре и договорилась, что завтра во второй половине дня подкинет ей дочку.
Генерал Климов с нетерпением ждал, когда окончится совещание. Он даже несколько раз невпопад ответил на вопросы начальника штаба.
– Что это с тобой, Андрей Борисович?
– Голова разболелась, наверное, давление. Погода меняется.
– Никогда не замечал, чтобы ты раньше на голову жаловался.
Присутствующие на заседании расхохотались.
Трудно было представить, что у генерала Климова что-то может болеть, кроме двух огнестрельных ран, полученных в Афганистане при выполнении боевых заданий.
Сосед, сидевший справа от Андрея Борисовича, толкнул его в плечо:
– Андрей, я на тебя смотрю, а ты где-то далеко.
– И не говори, далеко.
– И где же?
– Ты там никогда, Коля, не будешь.
– За границей, что ли? Так и ты там никогда не будешь, разве что отправят нас еще какой-нибудь интернациональный долг выполнять.
– Ладно, слушай, а то сейчас опять начальник штаба прицепится.
Климов едва дождался слов: «Совещание окончено», наспех простился и первым покинул небольшой зал. Забежав в свой кабинет, он быстро переоделся в штатское – костюм с галстуком, белая рубашка.
Служебная машина уже стояла во дворе. Генерал сел на переднее сиденье, на заднем лежали цветы в шелестящем зеркальном целлофане.
– Сколько я тебе должен? – спросил он у водителя.
– Да их одна моя знакомая продает. Задаром дала, она меня ценит.
– Даром ничего не бери, сколько я тебе должен?
– Я обещал, что как-нибудь ее на машине вашей повожу. Если разрешите – вот и вся плата.
– Разрешаю. Хорошие, хоть, цветы? – генерал не очень в этом разбирался.
– Самые лучшие.
– Ладно, если не понравятся, пеняй на себя, взыщу.
– Как могут не понравиться? И потом, букет – что веник банный, одна упаковка блестящая в звездах…
– Ладно, поехали быстрей. Шампанское взял?
– На полу, в пакете.
– А конфеты?
– И конфеты, как заказывали, – водитель с трудом сдерживал улыбку. – Так сколько лет стукнуло вашей сестре?
О том, что у генерала нет никакой сестры, он знал прекрасно. Водители все знают о своих начальниках, знают даже то, о чем начальники и сами не догадываются.
Климов решил принять меры предосторожности, во двор не заезжал, попросил остановиться у троллейбусной остановки. Выбрался, взял цветы, поднял ворот пальто, даже немного втянул голову в плечи и, чувствуя себя неловко, с огромным букетом и пакетом, в котором позвякивали две бутылки шампанского и из которого, не умещаясь, выглядывала огромная, как раскрытая шахматная доска, коробка конфет, заспешил во двор, перепрыгивая через лужи.