Слепой. Исполнение приговора
Шрифт:
– Не тяни кота за хвост, – буркнул Тульчин. – Не надо разжевывать, все и так понятно. И в числе прочего понятно, что этот твой полевой агент с полномочиями вряд ли сам приходил в отдел кадров за своими корочками. И наверняка не он подписывал приказ об их выдаче.
– Так точно, – утвердительно наклонив седую голову, сказал Федосеев. – Но тут, товарищ генерал, такая странная и довольно неприятная история… Даже не знаю, как сказать. Короче, удостоверение выдано по требованию генерала Потапчука…
– Кого?!
– Так
– Не понимаю, – подумав, растерянно произнес генерал Тульчин. – Да нет, чепуха! Это какая-то ошибка, такого просто не может быть! Не может быть, потому что не может быть никогда.
– Требование подписано им, и в ведомости тоже стоит его подпись. Я все понимаю, но факты – упрямая вещь.
– А вот я ни черта не понимаю, – признался Андрей Константинович. – Что же это он, с ума, что ли, сошел?
– Не исключено, – быстро откликнулся подполковник. – Виноват, товарищ генерал, но я долго об этом думал… Судя по наметившейся в последние годы тенденции, Потапчук вполне мог, грубо говоря, потерять берега, вообразить себя этаким вершителем судеб, одиноким борцом за справедливость – вне закона и над законом, так сказать.
– Сам берега не теряй, – посоветовал Тульчин. – Ты кто такой, чтобы генералам сеансы психоанализа устраивать?
– Виноват, – деревянным голосом повторил Федосеев. – Возможно, я неправ. Но альтернативный вариант выглядит совсем уже погано. Хотя, должен заметить, он представляется куда более логичным, а следовательно, и вероятным. Деньги в нашей стране еще никто не отменял.
За окном послышался продолжительный душераздирающий скрежет, а следом – частое, быстро удаляющееся хлопанье крыльев.
– Голубь поскользнулся, – перехватив брошенный Тульчиным в ту сторону взгляд, объяснил подполковник. – Не смог удержаться и улетел.
– Да, – явно думая о чем-то своем, рассеянно отозвался Тульчин, – поскользнулся голубок. Поверить не могу! Помнишь, может быть, еще при Советах шла по телевизору такая программа: «Очевидное – невероятное»? Вот это оно самое и есть: с одной стороны, очевидное, с другой – невероятное. Как же так-то, а?
Вопрос был риторический, ответа не требовал, и подполковник Федосеев предпочел промолчать. Помедлив еще немного, он осторожно произнес:
– Возможно, это какая-то провокация.
– Какая? – безнадежным тоном переспросил генерал. – Чья?
– Пока не могу даже предположить. Но Струп…
– Оставь в покое Струпа, – перебил Андрей Константинович. – Забудь о нем. Бурсаков теперь действительно вне подозрений – отныне и навсегда.
– Виноват, не понял, – сказал Федосеев. – То есть как? Что случилось?
– Убит выстрелом в упор в доме начальника погранзаставы
– Черт, – упавшим голосом произнес Федосеев.
Он хотел добавить: «Как же так?» – но вовремя спохватился и промолчал: в этом кабинете право задавать риторические вопросы принадлежало генералу Тульчину.
– Еще что-нибудь скажешь? – не дождавшись продолжения, довольно ядовито поинтересовался генерал. – Или просто откроем сейф, сожжем пару папок с документами и посыплем головы пеплом?
Подполковник развел руками.
– Честное слово, не знаю, что и думать. Я даже как-то растерялся…
– Не имеешь права, – быстро и жестко напомнил генерал.
– Так точно, не имею. Но как-то уж очень быстро все закрутилось. Какая-то неделя, максимум полторы, какой-то действующий в одиночку бешеный подполковник, и от дела, которое уверенно шло к победному концу, остались рожки да ножки. Фигурантов нет – перебиты практически поголовно, внедренного агента нет – застрелен в упор. Если бы не этот прокол с удостоверением, пришлось бы констатировать, что мы сели в лужу – вернее, нас туда усадили.
– Очень удачный, своевременный прокол, ты не находишь? – мрачно спросил генерал.
Федосеев снова развел руками и, поймав себя на том, что слишком много ими размахивает, аккуратно положил ладони рядышком на край стола.
– Рано или поздно прокалываются все, – сказал он. – Каждый прокол противника – наша удача, и наоборот. Кроме того, эту информацию доставил Бурсаков, а он, как вы сами только что сказали, вне подозрений.
– Допустим. И каков вывод?
– Вывод напрашивающийся, – сказал Федосеев. – Помните, как давеча Валера Барабанов говорил о бритве Оккама? Мы можем ошибаться, нас могут намеренно вводить в заблуждение, но пока что все улики – прямые, ясные, не допускающие двойного истолкования, – указывают на одного-единственного человека. Разрешите вопрос?
– Валяй.
– Скажите, Андрей Константинович, а вам не намекали откуда-нибудь сверху, что это припятское дело было бы неплохо как-нибудь тихонечко, аккуратно замять?
– К чему это ты клонишь, подполковник?
– К тому, товарищ генерал, что, если бы намекнули, намеку пришлось бы внять. А если бы вы этот намек проигнорировали, вас безо всякой пальбы просто задавили бы административным ресурсом – перевели на другой участок, понизили в должности, подставили… Ну, или, на самый худой конец, похоронили с воинскими почестями. Но – только вас одного. А в заповеднике все шло бы прежним порядком.