Слепой. Лунное затмение
Шрифт:
– А, именинник! – просиял он, когда все же появился в проеме распахнутой двери. – Тебе сколько лет?
– Тринадцать, – ответил Стас.
– Ну, тогда тебе уже можно.
Вовка посторонился, пропуская гостей в дом.
– А можно прямо сейчас? – Стас, весь сплошное нетерпение, криво скосился на брата.
Парни переглянулись, как бы молча спрашивая друг у друга, можно ли. Вован кивнул, мол, давай, и, положив руку на плечо брату, Митяй подтолкнул Стаса к двери одной из комнат:
– Там твой подарок. Иди вскрывай. Надеюсь, тебе понравится.
Мальчик,
Он оказался в спальне Вована. Тут, видать, он и дрых до самого прихода гостей – кровать еще разобрана, а шторы плотно закрыты. В комнате было весьма сумрачно. Особенно темнота резанула после яркого света солнечного дня – на улице и в просторной гостиной, где была стеклянная стена. Стасик не сдался и сразу начал ощупывать комнату взглядом, выискивая металлические формы велосипеда. Постепенно привыкая к темноте, он ничего такого не обнаружил. Там не было ничего похожего на подарок.
– Издеваетесь, значит! – буркнул мальчик, но, улыбнувшись, принял игру и направился к занавескам. – Ладно, поищем, повеселимся, ты еще пожалеешь, Вовка, что отдал мне комнату на растерзание! Да будет свет!
– Шторы не открывай!
Стас ошалел. Это был женский голос, самый реальный. Ему не показалось. Он остановился и посмотрел на кровать. Одеяло зашевелилось, наружу высунулась рыжая голова незнакомой тетки.
– Тебе сколько лет? – спросила голова.
– Тринадцать, – ответил все еще ошарашенный мальчик и попятился к двери. – Извините, я не знал…
Голова женщины с легким прищуром смотрела на него как бы оценивающе. Стас добрался до двери. Она не открывалась.
Одеяло зашевелилось и резко, без всякого предупреждения, отлетело к стене. На кровати в полумраке лежала совершенно голая женщина.
Она легла на спину. Она повернула лицо к нему. Она, чуть согнув ногу в колене, подвинула ее к нему. Она, медленно сгибая, подняла другое колено и прислонила его к стене. Каждое ее движение отпечатывалось в мозгу Стаса, как вечное клеймо.
Одну руку она плавно и мягко положила между ног, другую протянула к нему. И положила на кровать. Улыбнулась.
– Ты дрожишь от холода? Но тут тепло. Ты боишься? Или ты хочешь потрогать?
Тело Стаса вспыхнуло огнем. Ему было ужасно стыдно, страшно и ужасно хотелось потрогать. Грудь. Да, грудь. Про все другое он боялся подумать.
Женщина улыбалась. Она снова протянула к нему руку:
– Дай мне руку. Как тебя зовут? Дай руку, пожалуйста…
– Стас, – вежливо ответил мальчик и сделал пару шагов.
Он думал, что старается вежливо не смотреть на голую женщину, но видел перед собой только ее тело, смягченное полумраком и подчеркнуто фактурное из-за глубоких теней. Под грудью были тени, что делало грудь еще больше. Между ногами была черная пропасть. Стасу было интересно, что можно там найти, если не как в кино, а на самом деле, по правде.
– Твои глаза выдают твой испуг и интерес, Станислав, – улыбаясь сказала женщина.
Стасу стало стыдно за то, что его подловили, рассекретили.
– Вовсе я не боюсь, – промямлил
– Прямо уж! Неинтересно! – засмеялась она. – В том-то и прикол, мой хороший, что сейчас все можно. Все-все, что только хочешь. Хочешь, я тебе просто расскажу что-нибудь, покажу что-нибудь? Ты играл с девочками в детстве, например когда вас увозили на летние дачи, в кустах в сравнилки: чем ты отличаешься от нее? Ты трогал девочек между ног, давая им потрогать себя, чтобы понять, наконец, в чем же ваша разница?
У Стаса горели не только уши. Он весь пылал то ли от стыда, то ли от желания, непонятного еще, необъяснимого, но явного желания.
– С чего вы взяли? – буркнул он.
Женщина плотнее сжала его кисть, не давая вырвать руку. Она мягко потянула его к себе. Подтянулась сама поближе. Усадила его на край кровати. «Неужели кто-то подсматривал и обо всем донес Мите?» – пронеслась у него в голове перепуганная мысль. – «А он – ей?! Зачем он это сделал?!»
– Не думай ни о чем плохом, мой друг, – сказала она. – Так делают почти все. Я тоже. Я до сих пор это помню. Не помню того мальчика, что был рядом, даже не помню, дружили мы или нет, но то, как мы изучали нашу разницу, я помню. А ты?
– Да.
– Чудесно. Сейчас ты можешь представить, что я такая же девочка, как ты, и мы вместе посмотрим, зачем же она нужна, эта разница.
Она уже мягко гладила его по груди, засунув руку прямо под рубашку. Стасу нравилось.
– Давай я почешу тебе спину. Ты это любишь?
– Вообще-то, я не очень избалован. Я живу в детдоме.
Женщина не стала комментировать, сокрушаться или говорить что-то ободряющее. Она просто сняла с него рубашку и, положив его животом на край кровати, усевшись сверху, начала мягко царапать ногтями по спине. По коже побежали сотни мурашек, шустрых, игривых. Это было приятно. Каждый раз в том месте, где прикасались ее руки, взрывался чувственный вулкан ощущений. Лава разбегалась широко. Все шире, шире…
В понедельник Стасу было стыдно идти в школу. В кругу товарищей-одноклассников он старался делать вид, что все по-прежнему, что все как обычно. Вопреки его стараниям, ребята как с цепи сорвались – без остановок язвили на интимные темы, особенно грубо и часто подкалывали девчонок, наперебой пересказывали Стасу какие-то якобы эротические шутки из вчерашних телевизионных программ. Стас никогда раньше не думал о том, насколько это все глупо, как это все по-детски, что ли.
На большой перемене Петька и Сеня, как всегда, потянули его к столовке, на лестничный пролет. Там в это время собиралось много учеников, а среди них, естественно, оказывались и ученицы старших классов, у которых впереди оставалось еще порядком уроков, а есть им уже хотелось. Устроившись на пол лестничного пролета ниже этажа столовки, пацаны заглядывали под короткие юбки девчонок, а для усиления эффекта по очереди кто-то поднимался и, проходя мимо, как бы невзначай цеплял ту или другую девочку, задирая ей юбку, – чтобы друганы внизу больше и лучше увидели. Неимоверный восторг вызывала удача увидеть краешек трусов.