Слепой. Обратной дороги нет
Шрифт:
Ирина промолчала, ограничившись одним лишь брошенным из-под полуопущенных век взглядом. Федор Филиппович нисколько не удивился бы, если бы этот взгляд оставил в его лучшем агенте две дымящиеся дыры, однако Глеб, как всякий профессионал, обладал великолепной системой защиты и, похоже, ничуть не пострадал – ни физически, ни тем более морально.
– Вообще, сварить хороший кофе – пара пустяков, – как ни в чем не бывало, продолжал он. – На эту тему даже есть старый еврейский анекдот. Правда, там говорилось про чай, но суть от этого не меняется. «Евреи, не жалейте заварки!» – слыхали?
– Мне
– Это который с единственным перышком на макушке? – мигом сориентировался Сиверов. – Который до… гм… доболтался?
– Он самый, – светским тоном подтвердила Ирина и пригубила кофе, давая понять, что тема закрыта.
– Намек понял, – с несвойственной ему и оттого подозрительной кротостью произнес Глеб и тоже занялся кофе.
Федор Филиппович поймал себя на том, что сидит с открытым ртом, и поспешно взял чашку. Помня о его больном сердце, Ирина приготовила для него кофе со сливками – напиток, который генерал терпеть не мог. Как говорят американские дальнобойщики, если тебе хочется сливок с сахаром, зачем заказывать кофе? Но, с другой стороны, с сердцем шутки плохи…
Федор Филиппович тоже знал анекдот про лысого попугая в холодильнике, но не мог даже предположить, что он известен Ирине Андроновой. М-да… И как тут не посетовать, хотя бы мысленно, на нравы современной молодежи?
Пока пили кофе, молодежь болтала о пустяках. У Ирины что-то такое случилось с автоматической коробкой передач ее спортивной «хонды», из-за чего та уже третий месяц кочевала из одной авторемонтной мастерской в другую; Глеб побывал в Лондоне и восторженно расписывал сокровища Британского музея (куда, как было доподлинно известно Федору Филипповичу, он просто физически не мог попасть ввиду острого дефицита свободного времени). Впрочем, как всякий уважающий себя профессионал, врал Сиверов талантливо и изобретательно, так что Ирина его на этом вранье ни разу не поймала.
Чтобы не сидеть сычом, Федор Филиппович тоже поучаствовал в этой светской болтовне, рассказав, как незадолго до Нового года (как раз в то время, когда Глеб гулял по Лондону) отправился на зимнюю рыбалку и провалился, старый дурень, под лед, откуда его, старого дурня, выуживали впятером и насилу выудили. О причинах, в силу которых он, генерал ФСБ, посреди рабочей недели очутился на замерзшей реке с удочкой, Федор Филиппович распространяться, естественно, не стал. Глебу эти причины были известны, но он также промолчал – не из скромности, конечно, и даже не потому, что причины эти являлись государственной тайной (а они ею являлись), а просто потому, что история вышла уж очень неправдоподобная, и, услышав ее во всех подробностях, уважаемая Ирина Константиновна наверняка решила бы, что господа чекисты снова ее разыгрывают.
Когда кофейник наконец опустел, Федор Филиппович испытал настоящее облегчение, поставил на стол чашку с остатками светло-коричневой бурды на донышке и, откинувшись на спинку кресла, предложил:
– Ну что ж, к делу?
Он заметил, что Ирина Константиновна при упоминании о деле чуть-чуть поморщилась, как будто рассчитывала, что Федор Филиппович и Глеб
Красивые, но глупые рыбы, обитавшие внутри стеклянного стола, собрались на стук, произведенный донышком генеральской чашки, потыкались разинутыми губастыми ртами в прозрачное стекло и, поняв, что кормить их никто не собирается, разочарованно расплылись кто куда. Сиверов шевельнул губами, явно намереваясь произнести в их адрес привычное «цып-цып-цып», но сдержался и, взяв с подлокотника кресла пульт дистанционного управления, выключил музыкальный центр.
– К делу так к делу, – произнес он в наступившей тишине.
– Дело касается предстоящей выставки в Риме, – сказал Федор Филиппович, не без труда подавив желание высказать Глебу язвительную благодарность за любезное разрешение перейти от пустой болтовни к истинной цели встречи. – Насколько мне известно, вы, Ирина Константиновна, принимаете участие в подготовке экспозиции…
Ирина Андронова закусила губу.
– Так вот в чем дело, – сказала она негромко. – А я-то голову ломаю: зачем дирекции Третьяковки понадобилось мое участие? Как будто они сами не в состоянии составить экспозицию… Как же я сразу-то не догадалась?
– С кем не бывает, – легкомысленно утешил ее Сиверов. – Если вы огорчены своей недогадливостью, подумайте, каково мне! Я, в отличие от вас, до сих пор не могу понять, что я тут делаю. Раз экспозиция будущей выставки еще не составлена, значит, она и не украдена. А если не украдена…
Генерал Потапчук негромко кашлянул в кулак, и Слепой замолчал, как будто его выключили. Некоторое время Федор Филиппович хранил молчание, давая Глебу почувствовать всю неуместность его выступления. Судя по тому, как нахмурилась во время этой паузы Ирина Константиновна, она решила, что генеральское неодобрение распространяется заодно и на нее. Впрочем, это было недалеко от истины: Федор Филиппович не привык к тому, чтобы его перебивали, когда он говорит о деле. Насколько все-таки проще разговаривать с кадровыми офицерами! Не то, что с этой парочкой вольноопределяющихся меломанов, которые так и норовят превратить рабочее совещание в клоунаду…
Увы, ситуация на деле была много сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Бесспорно, те самые кадровые офицеры, о которых только что подумал Федор Филиппович, справились бы с задачей, и, надо полагать, неплохо. Но – только очень нескоро и ценой больших усилий. А действовать нужно было быстро, точно и эффективно – то есть именно так, как действовал агент по кличке Слепой. Что до второго «вольноопределяющегося меломана», Ирины Андроновой, то ей в плане генерала Потапчука была отведена особая роль, доверить которую человеку в погонах Федор Филиппович просто не мог.