Слепой. Приказано выжить
Шрифт:
Сумерки постепенно густели, теплый, напоенный ароматами молодой зелени и распускающихся цветов воздух мало-помалу наливался вечерней синевой. Глеб посмотрел на часы, а потом на панель навигатора. На часах было почти полдевятого, а навигатор бесстрастно свидетельствовал, что генеральский «крайслер» находится там же, где и раньше — на служебной парковке в сотне метров от лужайки с фонтаном. Его превосходительство задерживался, и в этом не было ничего удивительного: когда пытаешься заговорить зубы костлявой, некогда следить за временем.
В одном из окон усадьбы загорелся свет — слабенький, желтоватый, от настольной лампы или какого-нибудь
Оконное стекло со стороны водителя было опущено до конца, и, когда где-то негромко стукнула дверь, Глеб это услышал. Сняв с головы кепи, он натянул спецназовскую шапочку и опустил на лицо трикотажную маску с прорезями для глаз и рта. Он подтягивал манжеты тонких кожаных перчаток, когда в поле его зрения появились двое — высоченный парень с телосложением атлета и выправкой кадрового офицера и худощавый цыгановатый субъект, в котором Глеб с первого взгляда узнал генерала Васильева. Они вышли из-за угла здания, где, насколько помнилось Сиверову, прежде не было никаких дверей, прошли узкой, мощеной каменными плитами дорожкой вдоль бокового фасада и остановились на асфальте аллеи.
В это мгновение, как по команде, в парке зажглись фонари. Глеб отчетливо видел, как вздрогнул от неожиданности генерал Васильев. Он и сам вздрогнул — правда, только внутренне, и, как тут же выяснилось, совершенно напрасно: фонари включились везде, кроме лужайки с фонтаном, где он спрятал свою машину.
В совпадения Глеб Сиверов не верил, но, даже если бы и верил, это было уже чересчур. Разумеется, никаким совпадением тут и не пахло; просто, пока чем-то не потрафивший кукловодам генерал был жив, они считали небесполезным проявлять посильную заботу о том, кто подрядился поставить на его превосходительстве крест.
— Стоянка там, — отчетливо произнес подозрительно похожий на кадрового офицера спецслужб охранник, указав направление рукой. Смотрел он при этом почему-то не на Васильева и не в сторону стоянки, а в жерло неосвещенной аллейки, в тупике которой притаился Слепой. — Счастливого пути, товарищ генерал-майор.
— И тебе не хворать, сынок, — буркнул Васильев и, повернувшись к охраннику спиной, торопливо зашагал в сторону парковки.
В этот момент Глеб испытал к нему что-то вроде сочувствия: генералов так не провожают, если только перед этим с треском и матерной бранью не ободрали с них шитые золотом погоны. А тому, кого только что разжаловали из генералов в ездовые ассенизаторского обоза и без церемоний выставили за дверь, грех не посочувствовать, будь он хоть трижды сволочь и казнокрад.
Поверхностное сочувствие к попавшему в крутой переплет кладовщику в генеральских погонах мгновенно сменилось холодной злостью, когда охранник, задержавшись на секунду, послал в глубину темной аллеи долгий, многозначительный взгляд. Он разве что не ткнул в уходящего генерала пальцем — догоняй, мол, чего ждешь, — и Глебу остро захотелось начать сегодняшний веселый вечер с этого хлыща в деловом костюме и строгом однотонном галстуке. До сих пор ему
Судя по этим сомнительным дарам, кукловоды окончательно уверились в том, что агент по кличке Слепой превратился в их послушное орудие. Они почти перестали прятаться и дергать за ниточки из-за кулис, переведя Глеба из разряда марионеток в еще менее престижный статус куклы-рукавички, которую надевают прямо на ладонь. По окончании спектакля кукле предстояло отправиться в мусорное ведро; кукла имела на этот счет свое собственное мнение, но здесь, в бывшей помещичьей усадьбе, это мнение никого не интересовало.
«А зря, — подумал Глеб, запуская двигатель. — Ох, зря!»
«БМВ» тронулся, сбросив с капота и подмяв колесами брезент. Оставленная на лужайке у фонтана улика Глеба не волновала: холуи в деловых костюмах подберут, от них не убудет!
Он настиг свою жертву метрах в двадцати от поворота аллеи, там, где водитель «крайслера» заведомо не мог ничего увидеть, услышать и предпринять. Услышав у себя за спиной стремительно приближающийся гул двигателя и пронзительный протестующий визг горящих покрышек, ставший в последнее время чересчур нервным генерал шарахнулся в сторону, как испуганная лошадь. Повинуясь естественному рефлексу, он обернулся, увидел позади себя знакомый до боли автомобиль с очередным шутовским номером на бампере и, недолго думая, бросился бежать. Глеб не знал, на что он рассчитывал, улепетывая от скоростной иномарки не по пересеченной, густо поросшей деревьями местности, а по ровному асфальту, да это его и не очень интересовало: скорее всего, генерал просто потерял голову, поддавшись панике, и бежал туда, куда несли обутые в туфли из крокодиловой кожи ноги.
Сиверов переложил из правой руки в левую извлеченный из сумки пистолет с длинным толстым стволом, выставил его в окошко и выстрелил, почти не целясь. Пистолет хлопнул, как лопнувший воздушный шарик, выбросив из дула беловатый дымок, убегающий генерал перестал убегать, потянулся рукой к загривку, куда угодил выстрел, и упал, как подкошенный, сначала на колени, а потом ничком. На то, чтобы смягчить падение выставленными руками, его уже не хватило, и физиономию себе он, конечно же, расквасил, но это было даже хорошо, поскольку придавало всей сцене ярко выраженный реализм, местами граничащий с откровенным натурализмом.
Что и требовалось доказать.
Выходя из машины, Глеб незаметно огляделся, уделив особое внимание кронам ближайших деревьев. Следящая камера стояла там же, где и раньше, ее никто не удосужился переместить, и это тоже было превосходно, поскольку именно на этом и строился расчет.
Доставая из багажника черный пластиковый пакет на «молнии», он незаметно поменял сослуживший свою службу пистолет на куда более привычный и смертоносный «Стечкин» с глушителем. При внимательном изучении записи следящей камеры подмену могли заметить, но Глеб очень сомневался, что эту запись когда-либо станут внимательно изучать. Куда более логичным выглядело предположение, что она вряд ли доживет до завтрашнего утра: глупо собирать компромат на того, кого через час-полтора намереваешься похоронить в безымянной могиле на дне заброшенного песчаного карьера.