Слепой. Волчанский крест
Шрифт:
– Может, и нашел, – сказал бородач, верно оценив прозвучавшую в реплике Палыча вопросительную интонацию. – Только это, папаша, никого не касается, и тебя – в последнюю очередь. Нашел не нашел – твое дело сторона, понял?
– Понял, – ласково сказал Палыч.
От этой его ласковости охраннику стало немного не по себе. Он тоже кое-что понял.
Он видел, что руки младшего продавца замерли, перестали перебирать в ящике побрякушки, и понял, что продавец тоже обо всем догадался и теперь ждет событий, которых, кажется, уже не миновать. Клад. Да еще состоящий из таких или примерно таких
– Короче, – продолжал бородач, который, продемонстрировав свою непроходимую тупость, уже не казался охраннику таким уж мощным и несокрушимым, – мое дело предложить, твое – отказаться. Я привожу побрякушки, ты даешь нормальную цену, и мы расходимся до следующего раза – ты меня не видел, я тебя не знаю. Если устраивает, могу снова быть у тебя через неделю. Успеешь бабки достать?
– Думаю, да, – сказал Палыч, бросил еще один быстрый, косой взгляд на охранника и вдруг, подняв левую руку, трижды ущипнул себя за мочку уха.
Со стороны этот жест выглядел совершенно невинно. Люди вечно хватают себя за разные места, особенно когда задумаются и перестанут следить за своими руками. Но у Палыча, во-первых, была привычка в задумчивости массировать переносицу, а во-вторых, вот это движение – три щипка за мочку левого уха – было между ними оговорено давным-давно.
Это, черт его подери, был сигнал к вполне определенным, конкретным действиям.
– Палыч, – неожиданно охрипшим голосом произнес охранник, – мне бы в сортир на минутку. Ты не против?
– Против, – сказал Палыч. – Я против того, чтоб ты обмочился прямо тут и испортил нам все удовольствие от сделки. Давай, только быстро.
– И расстегнуться не забудь, – добавил бородач, явно почувствовавший себя здесь своим в доску – чуть ли не деловым партнером. – А то неприятно, когда в ботинках хлюпает.
Охранник не обратил внимания на это напутствие и поспешил скрыться в подсобном помещении, на ходу вынимая из висящего на поясе чехла теплую от соседства с телом трубку мобильного телефона.
Захар Макарьев сидел на переднем сиденье, справа от водителя, – на том месте, которое принято называть «хозяйским», – и сквозь забрызганное грязью окно смотрел на проплывающие мимо московские улицы.
Москва ему не нравилась – была она слишком большая, шумная и суетная да вдобавок ко всему еще и неожиданно грязная – словом, совсем не такая, какой Захар привык видеть ее по телевизору. А уж черных-то, черных!.. В самом деле, кавказцев тут было столько, что Макарьев, ей-богу, не понимал, против кого, собственно, чеченские террористы проводят свои террористические акты. Ведь тут же, куда эту треклятую бомбу ни подложи, непременно зацепишь парочку своих земляков! В метро куда ни глянь – черные. На улице – черные. В магазине – опять они. А уж на рынках-то, на рынках!.. Да мать моя, мамочка, чего про рынки говорить, когда подойдешь к менту дорогу спросить, а он обернется – ба! – и этот черный! По-русски лыка не вяжет, а туда же, погоны нацепил, страж порядка.
И машины. Это же сосчитать невозможно, сколько их тут! И все несутся как на пожар, хотя в правилах дорожного движения черным по белому
Машин Захар побаивался даже тогда, когда шел по тротуару, отделенный от проезжей части широким газоном с деревьями и даже с металлическим ограждением. Что ограждение, когда они несутся, как из пушки? Не дай бог, откажет на такой скорости рулевое – никакое ограждение не спасет. На такой скорости можно сквозь кирпичную стену проехать.
Сейчас, когда он находился внутри несущейся по Тверской машины, а не снаружи, ему было ненамного веселее. Таксист гнал как сумасшедший, совершая такие маневры, за которые в родной Захаровой Волчанке его бы непременно догнали, выволокли за шиворот из машины и ввалили бы ему по первое число – так, чтоб забыл, где у машины перед, а где зад. Впрочем, другие участники движения в долгу не оставались, и только мужская гордость мешала Захару Макарьеву зажмуриться и сидеть так, пока они не прибудут по назначению.
Такси наконец остановилось, напоследок окатив погребенный под огромным сугробом газон потоком грязной талой жижи из-под колес. На противоположной стороне улицы Захар разглядел зеркальную витрину и вывеску с названием магазина – «Эдем». Это вроде бы рай. Ну-ну.
– Подождем, – сказал он таксисту.
Тот в ответ только равнодушно пожал плечами. Ему была обещана двойная оплата, счетчик щелкал, так почему бы и не подождать? Как говорится, солдат спит – служба идет.
Захар Макарьев выковырял из-под одежды трубку мобильника, казавшуюся в его мосластой ладони маленькой и несерьезной, вроде одноразовой китайской зажигалки, неуклюже потыкал пальцем в подсвеченные красным клавиши и с важным до комичности видом приложил трубку к уху.
– Ну, – сказал он недовольно, дождавшись ответа, – где ты лазишь? Я уже на месте. Что?.. Ага, вижу.
Он уже действительно разглядел Горку, который, вынырнув из стеклянных дверей какой-то забегаловки, торопливо шлепал по снеговой жиже к машине. Одной рукой Горка прятал в карман телефон, а другой – утирал влажные, лоснящиеся губы. Жест был очень характерный, и Захар подумал, что зря, наверное, взял с собой этого алкаша. Нужно было позвать кого-то другого, но кого? Кто в Волчанке не алкаш? Зато Горка – свой в доску, пуд соли вместе съели. И главное, он один из немногих, кто полностью в курсе – не чуть-чуть, не более или менее, а полностью. Больше Захара и Горки про все эти дела знал разве что мэр Волчанки Николай Гаврилович Субботин да этот его здоровенный прихлебатель, который, если верить Горке, в данный момент обретался внутри «Эдема».
Горка был невысокий, щупленький, весь какой-то сгорбленный, скрюченный, краснорожий и носатый. Из-за этой несерьезной внешности его, собственно, и звали Горкой – не Егором, не Егоркой даже, а именно Горкой, причем все, от мала до велика. Просто в голову никому не приходило назвать этого шибздика полным именем. Даже участковый как-то раз, составляя протокол за выбитое по пьяному делу соседово окошко, так и написал в своей филькиной грамоте: Горка. Потом, конечно, спохватился, зачеркнул и написал как положено.