Слепящий нож
Шрифт:
Я бью ногой прямо в нос тигровой красотке – нога у меня жесткая, кожа и кость, всю жизнь босиком. Успеваю увидеть, как глаза акулы затягиваются молочной пленкой, после чего меня отшвыривает, едва не выбросив из воды силой ее удара. Акула дрожит и замирает. «Носы у них чувствительные», – говорил мне папаша, и похоже, он знал, что говорил.
Пушкарь – не такая уж легкая добыча!
– Эй, Азура! Ты что, думаешь, это я все это устроил? Это не я! Это Призма! Чертов Гэвин Гайл! Треклятый мальчишка взорвал корабль, а я-то здесь при чем? Иди охоться на него, тупая ты шлюха!
Азура терпеть не может, когда ты мусоришь на ее лице
Морская тварь приходит в себя и бросается в сторону. На пару секунд я решаю, что Азура вняла моим доводам и я в безопасности. В конце концов, мяса тут плавает хоть отбавляй. Но потом акула поворачивает с явным намерением вернуться ко мне.
Это уже похоже на месть. В этом вся Азура: ей не привыкать размазывать тех, кто бросил ей вызов, давя их без капли жалости.
– Азура! Завязывай с этим делом!
У меня еще остался пистолет. Мушкет я потерял: он взорвался у меня в руках во время перестрелки с Призмой и его Черными гвардейцами. Черт знает, что такое; это попросту невозможно, я за всю жизнь ни разу не переложил пороха, заряжая мушкет! Но сейчас не время об этом беспокоиться. Пистолет, возможно, даже еще мог бы выстрелить, невзирая на мое вынужденное купание. Я годами его усовершенствовал, чтобы обеспечить ему защиту от плевков Азуры. Однако же против полного погружения средства пока не нашлось, да и вообще, стрелять в воде – занятие для круглых идиотов. Морская шкура Азуры защищает ее детей. Так что я вместо этого вытащил свой кинжал – хороший клинок в три ладони длиной.
– Будь ты проклята, Азура! Я же попросил у тебя прощения!
Морские демоны – сыновья Азуры. Много лет назад я убил одного из них, и она до сих пор мне этого не простила. И не простит, пока я не пожертвую ей что-нибудь совершенно особенное.
Тигровая акула несется прямиком на меня, без всяких там уловок, так что мне легко вычислить нужный момент.
Она делает бросок, и мои пятки снова врезаются в ее мягкий нос. На этот раз я немного компенсирую силу столкновения, сгибая колени, – тварюга все равно получает чувствительный удар, зато меня не отшвыривает так далеко, как в прошлый раз. Я бью кинжалом в глаз, но промахиваюсь, и клинок заседает у нее в жабрах. Вытаскиваю кинжал; за ним вырывается алая струя, словно пламя, бьющее из пушечного жерла.
Удар смертельный, но смерть будет не быстрой. Черт! Я хотел покончить с ней разом.
От раны в солнечном свете расплывается мутное пятно, и тигровая сворачивает с курса. Рванувшись так, словно за мной по пятам гонится разъяренная богиня, я добираюсь до шлюпки как раз в ту минуту, когда вокруг собираются несколько более молодых акул. Они меньше размером, чем та, что послала Азура, и с более отчетливыми полосами.
Чудо, что эта шлюпка вообще уцелела… точнее, это было бы чудом, если бы в ней были чертовы весла! Я встаю, широко расставив ноги. К шлюпке плывут еще несколько человек. Впереди один париец, во рту которого осталось, наверное, зубов шесть. Его зовут Жуликом, и не без причины.
Этот мерзавец умудрился где-то раздобыть пару весел! Похоже, он не рад, что я забрался в шлюпку вперед него.
– Ты, кажется, промок? – говорю я ему.
У меня нет весел, но зато я и не плаваю вместе с акулами. Акулы весел не едят.
– Я первый помощник, – говорит он. – Ты капитан. И нам по-любому нужна команда. Делай что хочешь,
А он быстро соображает! Это то, что мне всегда в нем не нравилось. Опасный парень этот Жулик. С другой стороны, так ли уж он умен? Это ж кем надо быть, чтобы позволить людям называть себя Жуликом!
– Ладно, первый помощник, давай сюда весла, я помогу тебе забраться, – говорю я.
– Иди к черту!
– Это был приказ, – говорит Пушкарь.
– Иди к черту! – повторяет Жулик громче, невзирая на акул.
Я сдаюсь. (Я никогда не сдаюсь.)
Жулик упорно держится за весла, пока я втаскиваю его в шлюпку, – и это хорошо. Благодаря этому его руки все еще заняты, когда я втыкаю кинжал ему в спину, пришпилив его к планширю.
Под взглядами людей в водной пучине, удивленных этим внезапным предательством, я выворачиваю весла из пальцев Жулика – он уже мертв, пальцы стиснуты в оцепенелой хватке. Мне приходится прибегнуть к рукояти моего пистолета, чтобы их разжать. Я бросаю весла на дно шлюпки.
Легко держась на прыгающей в волнах, словно пробка, лодке и небрежно помахивая пистолетом, я обращаюсь к отчаявшимся пловцам, на чьих глазах я только что прикончил своего первого помощника.
– Я – Пушкарь! – кричу я, больше для Азуры, чем для этих бедолаг, бултыхающихся в соленой воде. – Я совершил такие дела, о каких сатрапы и Призмы только мечтают! Я канонир легендарного «Авед Барайя»! Убийца морского демона! Гроза акул! Пират и бродяга! И вот теперь я стал капитаном! Капитан Пушкарь ищет команду, – продолжаю я, наконец поворачиваясь к плавающим, перепуганным, окруженным акулами людям. Вытаскиваю кинжал из планширя, и тело Жулика шлепается в жадные волны. – При условии, что вы будете слушаться моих распоряжений!
Глава 11
– Надеюсь, ты хорошо отдохнул, малыш Гайл, – сказала Кипу приземистая, полнотелая гвардейка по имени Самита. – Тебе предстоит длинный день.
Ее поставили с ним в пару в самом конце колонны. Этим утром галеас причалил к Большой Яшме, и первой на берег сошла Черная гвардия.
«Отдохнул?» Кип полночи пытался придумать, как ему получше спрятать свой секрет, свое наследие – последний и единственный дар, полученный им от матери. У него имелся большой, украшенный драгоценными камнями белый кинжал, о котором никто не знал, а также большая, украшенная резьбой полированная шкатулка для этого кинжала. Разумеется, он мог положить кинжал в шкатулку, но какая-то параноидальная частичка его ума была уверена в том, что кто-нибудь ее увидит и первым делом спросит, что в ней находится и нельзя ли посмотреть. И как он будет отказываться?
Поэтому поздно ночью, в темноте, Кип сел на своей узкой койке, стараясь не разбудить спавших на соседних койках гвардейцев. Ему удалось раздобыть обрывок бечевки, которым он подвязал кинжал себе на спину – процесс, который с его перевязанной рукой занял добрых десять минут. Клинок свисал под одеждой до самой задницы, где его прижимал ремень. Это было не самое удачное решение, но ничего лучшего он не смог придумать.
После такой ночи длинный день – это как раз то, что ему было нужно. Тем не менее Кип выдавил бледную улыбку, обратив ее к Самите. Гвардейка, несмотря на кривой, несколько раз переломанный нос и бросающееся в глаза отсутствие передних зубов, была приятной женщиной, коренастой и плотной, как волнолом.