СЛЁТКИ
Шрифт:
Попросил чуточку подождать в сенцах, ушел в дом, сразу вернулся со стамеской в руке. Встал на колени в углу, вставил ее в щель, поднатужился. Доска, точнее, ее часть, отодвинулась, он ее легко поднял, достал снизу квадратную жестяную коробку от иностранного печенья. Открыл ее — там лежало несколько зеленых бумажек. Он полез в карман и вынул две толстые пачки. Третью протянул Глебке. Тот даже отшатнулся.
Борис чертыхнулся, вытащил из-за банковского пояска десятка два сотенных, сунул Глебке в колени,
— Да не тебе это, женщинам нашим, пусть наменяют их на рубли, хоть поедят по-человечески!
Глеб, поколебавшись, послушался. Две полные пачки Борис сунул в жестянку, объяснил:
— Под твой контроль, в случае чего. Ты сюда вхож, я знаю.
Все в Глебке вспыхнуло. Ну да! Это же когда-то должно было выясниться, рано или поздно. Но он трусливо молчал.
Значит, Марина. И вот так они с Борей объясняются. Мельком, мимоходом! Но ведь надо же объяснить, чтобы не было недоразумений. И он попробовал. Сказал было:
— Борик, понимаешь…
Тот говорить не дал, повысил голос, хотя и немного:
— Самое последнее дело, — сказал, — объясняться. Есть вещи поважнее.
И вытащил из-под половицы что-то похожее на длинный рулон. Впрочем, он больше походил на тубус для чертежей — такой Глебка в каком-то кино, кажется, видел.
Боря снял крышку с тубуса и, наклонив его, вытряхнул — с ума сойти! — новенькую винтовку, только не мелкокалиберную — боевую. Снова сунул руку в щель, достал еще одну коробку и запросто, играючи, выхватил из нее оптический прицел.
Щелк, щелк — и в руках у него играла, ходила, приплясывала красивая снайперская винтовочка, ухоженная и даже, похоже, напомаженная чем-то слегка, потому что сияла, сверкала черным вороненым блеском.
Боря глядел на нее как на милую подружку, улыбался, щелкал затвором и был вроде бы совершенно спокоен, но говорил сквозь улыбку совсем другое:
— Продали меня, брат! Одни продали другим! И тут уж ничего не попишешь, иначе… Так что уезжаю на работу. А ты! "Молчи, скрывайся и таи", — как сказал поэт. Главное — молчи!
Он опустил голову. Не глядя на Глебку, проговорил:
— Никто ничего не знает. Будет удача, вернусь. Деньги для вас. Марина ничего не знает. Ее не обходи, она бедна как крыса. А я…
Он больно схватил Глебку за руку:
— А я грешен, браток! Но! Молчи! Никому не рассказывай. — Боря кивнул на винтарь: — Иначе хана!
Он снял прицел, аккуратно положил оружие на пол, вышел в избу, вернулся с длинной синей сумкой для большого, видать, багажа с надписью "Volvo", уложил на дно тубус с разобранной винтовкой, сверху положил зачем-то телогрейку.
Унес свой багаж в комнату, опять вернулся.
Глебка стоял с дрожащими губами, готовый заплакать от всего, что свалилось вдруг, и от непонимания тоже.
Что брат, похороненный и восставший,
Боря обнял Глебку, прижал к себе, до боли сильно, выговорил:
— Не поминай лихом!
И вытолкнул, распахнув дверь, на улицу.
Часть шестая ПРОБУЖДЕНИЕ
Марина прискакала из гостей очень скоро. Явилась, наверное, к себе домой, а Бориса нет, вот она и рванула сюда.
Глебка сразу встал, как она вошла, выключил компьютер, накинул курточку, шагнул к порогу. На улице как бы мимоходом, о малозначительном чём-то, сказал, что Борик отъехал на несколько дней, совсем неожиданно, за ним пришла военная машина, и это, конечно, было вранье, потому что Глеб не знал, каким транспортом убыл брат.
Требовалось, он чувствовал, быстро пройти, проскочить через это объяснение, отвлечь Марину, и он улыбнулся, придумав даже для себя неожиданный ход.
— Слушай, — спросил, — а ты знаешь такие стихи… Там есть слова… "Молчи, надейся и терпи".
Марина вопросительно посмотрела на Глебку. Потом, ничего не прибавив, стала читать наизусть:
— Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, — Любуйся ими — и молчи.
Глебка подумал — это все, но Марина не остановилась. Стихотворение было длинное, и она его знала, да как! И читала-то красиво, будто и не Дылда вовсе, а неизвестно какая артистка. Особенно если, как сейчас, в сумерках — света на улице нет, и она будто размытая тень движется рядом. А голос ясный, выразительный.
— Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь. Взрывая, возмутишь ключи, — Питайся ими — и молчи.
Она читала не спеша, неторопливо, как шли они сами, и Глебка странно себя ощутил — до сих пор такого, с ним не случалось — вроде он омытый чем-то идет, спокойный такой, и каждому слову внимает ясно, хотя раньше таких выражений никогда не слышал. А Марина-то! Она будто преобразилась, и правда став тенью — движется неслышно, ни единого шороха из-под ног, будто плывет по воздуху. И слова стихотворения произносит как заклинание.
Лишь жить в себе самом умей — Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум; Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи, — Внимай их пенью — и молчи!…