Слева от солнца
Шрифт:
Она замолчала, и Генка обмер, боясь нарушить тишину. Наконец, он все-таки робко кашлянул.
— Я тут это… Отправил уже всех. Поздно уже.
— Ага, — с Шуркой на руках Катюха легко поднялась. Верно, после деревенских ведер подобная ноша казалась ей нетяжелой.
— Заснул? — шепотом поинтересовался Генка.
— Давно.
— Чего ж ты его не положила?
Покачивая малыша, Катюха осторожно вышла из спаленки.
— Не знаю… Он такой маленький, теплый. Даже приятно.
— А песню такую откуда знаешь?
— Откуда… — Катюха беззвучно рассмеялась. —
Гена хмыкнул.
— Да уж… Слух у тебя неплохой. В смысле — музыкальный.
— Слух — не деньги. Что на него купишь?
— Не скажи… У меня и такого нет.
— Будто бы!
— Нет, правда! Я музыку люблю слушать, а вот петь не умею, — Генка достал из кармана фонарь, осветил порожек. Пошли, что ли? Не споткнись только.
— Сам не споткнись.
Не дожидаясь Генкиной помощи, девочка миновала сени, спустилась с крыльца. Двигалась она все с той же легкой грацией, и подросток едва за ней поспевал. На ходу припомнил о бусах в кармане, но так и не решился их вынуть.
Уже у калитки стариков Юзовых она оглянулась.
— Дождешься?
Гена кивнул.
— Я скоренько. Только уложу, и обратно…
Генка остался на улице. Часовым пройдясь взад-вперед, припечатал на лбу пару случайных насекомых, поглазел на звезды. Свет их гипнотизировал, наполнял загадочным покоем. Если бы не затекшая шея, глядел бы и глядел часами… За спиной скрипнули ступени, со двора вышла Катюха.
— Представляешь, старики уже заснули! Даже не обеспокоились, где их внучок, — она, кажется, всерьез рассердилась. — А если бы он был не у нас? Если бы в яму свалился?
— Да нет, они же знают про мультфильмы. И яму мы почти засыпали.
— Вот именно — почти… — Катюха фыркнула совсем как кошка. — Для такого, как Шурка, большой ямины и не надо.
— Ничего, мы еще пару машин организуем, — пообещал Генка.
Они помолчали.
— А парнишка такой славный, — Катюха неожиданно улыбнулась. — Мамой меня называл.
Гена кивнул. Про то, что Шурик называл мамой и Варю, говорить, пожалуй, не стоило.
— Я ведь думала, дурачок, а он такой ласковый оказался. И целовал, и гладил… — она снова рассмеялась. Как показалось Генке — несколько озадаченно.
— Ну вот, а ты ругалась, — припомнил он.
— И не ругалась вовсе. Просто… — Катюха передернула плечиком. — Просто не знала, что он такой.
В Катюхе явно произошли добрые перемены. Комментировать их было глупо, и Генка продолжал молчать.
— Они к нам в огород лазили. Шурка этот и Юрашка с Костиком… Мать на них как гаркнет, и я чего-то напустилась. Даже крапивы сорвала пучок. А они всего-то и выдернули пару морковок.
— Грязные, наверное, съели.
— Конечно! Кто их мыть-то научит…
Они снова замолчали. Непонятно было, кто кого провожает, потому что фонарь Генка потушил, а в темноте Катюха ориентировалась явно лучше городского гостя. Даже придержала за локоть, когда Генкина нога ступила мимо доски. Рука у нее оказалась
— Что это? — он разом остановился. — Юрашка?
Его спутница тоже напряженно замерла, но уже через секунду тряхнула головой.
— Это не он.
— А кто?
— Кто, кто… Дружок твой.
— Дружок? — Генка не понял. — Какой дружок?
— Да Валера.
— Какой Валера? О чем ты? Это же ребенок!
— Ага, сорока годков от роду, — Катюха вздохнула. — Это ты первый раз слышишь, а мы тут уже попривыкли. Как выпьет, так и начинает плакать.
— Да ну, ерунда какая-то!
— Ерунда не ерунда, а приятного мало. Или хочешь посмотреть?
— Это не Валера, — без прежней убежденности произнес Генка.
— Ну, иди-иди, — Катюха усмехнулась. — Полюбуйся на своего закадычного. А я домой, если ты не против.
Может быть, она и ждала возражений, но подросток промолчал, и, развернувшись, девочка скрылась в темноте.
Выждав еще немного, Генка решительно двинулся на далекие звуки. Плач был, безусловно, детский, и верить Катюхе не хотелось.
А уже через пару минут он входил в знакомый дворик. Ошибиться было невозможно, слева — сарайчик, низко над головой — в свеженькой оплетке провода. Окна у Валеры светились, и заходить в дом Генка не стал. Приблизившись к ближайшему окну, привстал на цыпочки и заглянул в щель между занавесками.
Катюха оказалась права. Голый по пояс мужчина сидел за столом и, обхватив ручищами голову, тоненько поскуливал. Гена затаил дыхание. Это был Валера и не Валера. Словно совсем другой — незнакомый человек — оказался сейчас в доме Валеры. Но других таких мужчин в деревне Соболевке не водилось. Эти руки с десантными застарелыми татуировками, эту кудлатую, тронутую сединой голову не узнать было невозможно. Жалобно всхлипывая, бывший сержант чуть раскачивался, и, глядя на него, Гена сухо сглотнул. Непрошенная, по спине прокатилась морозная волна. Оттого, что взрослый человек может так плакать, ему стало страшно.
В неверном свете электрической лампы Генка отчетливо увидел, как, просочившись меж пальцев, по руке Валеры сбежала мутноватая капля. И не капля даже, а самая настоящая слеза!
Отшатнувшись, подросток бесшумно отошел от окна. Путаясь, открыл калитку, выскочил со двора.
Видел ли бывший сержант кошмары во сне или плакал оттого, что выпил? Во всяком случае, ни стакана, ни бутылок Гена на столе не заметил. Наверное, надо будет расспросить об этом Валеру, но как-то поосторожнее, чтобы не обидеть. Или о таком не спрашивают вовсе?..