Слеза чемпионки
Шрифт:
Через десять дней после чемпионата я была на тренировке, и вдруг почувствовала себя плохо. Села в машину и поехала в больницу — и, как оказалось, вовремя. Аленка родилась кило восемьсот, ноги висят, руки висят. Ребенок проблемный, его нужно было кормить через каждые полтора часа и не больше чем по пятьдесят граммов. Бесконечные массажи, десятки всяких процедур. Алена сразу забрала у меня массу времени и сил. С Сашкой все получалось легко, он был такой спокойный. Я его запеленала, положила, через четыре часа раскрыла — он был мокрый, но никогда звука не подавал. Алена, напротив, никакие мокрые пеленки не воспринимала. Памперсов в нашей могучей стране на исходе восьмидесятых не производили. Поэтому ее первый год запомнился бесконечными бдениями. Я очень тяжело выходила из послеродового состояния. Все-таки уже тридцать семь лет.
Ребенок тяжелый, что
Сашку нашли. Он с ребятами на велосипеде целый день катался, кайфовал. Где-то картошку на костре пекли. Но для меня этот вечер. Я вдруг поняла, что кроме всего остального — группы, которую я потеряла, работы, от которой меня отстранили, а я ее, честно скажу, любила, — надо делать и что-то другое. Я стала заниматься детьми. Наступил период, когда при встречах и разговорах я первым делом слышала: ты где, что сейчас делаешь? Я ушла из поля внимания прессы. А когда я говорила, что занимаюсь детьми, домом, наступало разочарование: да-а? Домохозяйка или женщина, занимающаяся детьми, домом и мужем, воспринималась как неудачница. Я, конечно, искала, чем себя занять, просто сидеть дома, конечно, не могла. Это не по мне. Я стала заниматься судейством, начала преподавать в институте физкультуры. Но все время искала еще какие-то дела. Взялась за общественную деятельность и помощь в бизнесе Миньковского.
Аленка росла смешная и хорошенькая. Такой светлый человечек. Мы снимали дачу в поселке литераторов под Москвой, на Пахре, у вдовы писателя Кремлева. Там мы встречались на дорожках с Рязановым и другими знаменитостями тех лет. У нас был громадный участок, мы все дружно следили за Аленой. Но она, как ртуть, раз — и исчезала, зато срывала самый красивый цветочек. Это повторялось на протяжении трех месяцев каждое утро. Подходила к хозяйке дачи, открывала ладошку и говорила: «О, цветочек». Далее следовала нотация, что нельзя рвать цветочки. Нотации звучали громко и предназначались прежде всего нам, поэтому каждый член семьи глаз старался от ребенка не отрывать. И Сашка, и я, и нянечка, и бабушка. Но все равно она регулярно срывала цветок, и мы выслушивали выговор. Почему я это вспоминаю? Мне мама рассказывала, что когда мы жили в коммунальной квартире, там было два коридора: один длинный и светлый, второй покороче и темный. В этом темном коридоре стояла тумбочка нашей соседки. Я каждый раз из этой тумбочки вытаскивала старый чайник и ходила с ним по квартире. У меня его отнимали, все за мной следили, но я эту процедуру проделывала постоянно. Поэтому когда Алена пошла по моим стопам, это было для меня, с одной стороны, смешно, с другой, удивительно непонятно — как это все передается?
У Алены абсолютный музыкальный слух. Она хорошо поет и играет на фортепьяно. Ей было всего два года с небольшим, когда нам врачи посоветовали, поскольку она слабый ребеночек, обязательно везти ее на море, а там она должна ходить по гальке. Мы на майские праздники поехали в Крым. Мы все время с ее горшком путешествовали, даже в Америку с ним поехали. Разместились в гостинице, она сидит на горшке, мы вокруг крутимся: Сашка, я с Миньковским, бабушка с дедушкой, родители Лени, нянечка. В окнах роскошный вид на Черное море. Она, сидя на горшке, нас всех пальчиком обвела и заявила: «Я буду маленькая принцесса, а вы будете помогать мне». Это ее настрой. Она всегда настроена на то, чтобы радоваться. Никому не усложняет жизнь, совершенно не скандальный ребенок.
Сашка очень тяжело пережил наш с Зайцевым развод, он на нас вымещал все свое непонимание ситуации, устраивал массу самых разнообразных скандалов. Когда то же самое произошло у меня с ее отцом, Алена удивительно себя повела. Она очень любит отца и очень любит меня. Никогда ни ему, ни мне она отдельно ничего не говорила, осуждая кого-то из нас двоих. Если же я поднимала
Саша вернулся домой на два года раньше, чем я, и у меня начался особый период, поскольку он уже жил и готовился к поступлению в институт в Москве. Как только получалось, что у меня накапливались выходные или проходили соревнования в Европе, я летела в Москву. Теперь у меня другой период: как только в Москве появляется окно в делах, я лечу к Алене в Америку. Я теперь ничего не успеваю толком нигде посмотреть. Нормальные люди, как только у них появляются деньги и время, летят путешествовать. А я на протяжении многих лет изучала только один маршрут — из Америки в Россию, из России в Америку. Из Америки я рвалась в Россию, потому что занималась Центром своего имени и не могла забросить Сашу. А теперь я рвусь в Америку, потому что там живет Алена. Поддерживать отношения с детьми по телефону — неправильно и ненормально. Мы отвыкаем друг от друга, у нас появляются бреши, где я мало знаю про ее жизнь, а она про мою. Даже темы разговора становятся какими-то совершенно банальными: быт, как, что, куда, зачем? Исчезает возможность поговорить по душам. Тем более влияет и совершенно разное образование. Прежде я никогда не задумывалась о таком феномене. Так как Сашка живет в Москве, то в общем взгляды на жизнь у нас одинаковые, но с Аленой уже восприятие мира совершенно иное.
Одним из самых больших для меня подарков к юбилею стал приезд из Америки Алены. К тому времени уже больше полугода она работала на канале «Russia Today», даже выходила в эфир. Сколько раз Оксана с ней раньше на эту тему разговаривала, но у Алены не было никакого желания вставать перед камерами. Ей нравилось писать заметки, быть режиссером репортажа, зарисовки. Но вот появляться на телеэкране она не хотела. Теперь у Алены собственная программа, выходящая пять раз в неделю. Я в Штатах в августе 2009-го посмотрела несколько ее программ. Ее специализация — политика.
Она живет в Вашингтоне. Когда я к ней приехала, то встретила совершенно другого человека, уже совсем взрослого. Конечно, грустно, хотя и приятно видеть, как она превращается в молодую красивую женщину.
Если я раньше ей говорила: «Алена, так делать нельзя, так не одевайся», она отвечала: «Ой, мама, это все твои российские заморочки». Сейчас она уже прекрасно ориентируется, что можно надеть, а что нельзя, поскольку это не будет хорошо выглядеть с экрана. Уже понимает, что и жизнь надо менять, точнее, ритм жизни. То есть если раньше хотелось вовсю погулять, то теперь она знает, что не может себе такого позволить — ей надо подготовиться к новым съемкам и выглядеть с утра хорошо. Она уже другой человек, самостоятельный. Но это произошло так неожиданно. Вроде была у меня младшая дочка, пусть и не ребенок, но все же студентка университета. А тут уже рядом не молоденькая девушка, которая весело проводит время и хорошо учится в университете в Санта-Крузе, изучая политические науки. Алена хотела пойти на телевидение всего лишь на год-другой.
Она собиралась учиться дальше. Но сейчас ее желание получить степень, похоже, немного откладывается. Телевидение затягивает. Ей интересно, у нее живое дело, которое, что немаловажно, еще и получается. У нее достаточно простора для творчества. Даже ее первые репортажи, когда она еще сильно нервничала и мало что умела, несли четкую мысль, идею и имели ясную форму отображения. Ее самый первый репортаж рассказывал про американскую армию. Второй и довольно большой — о президенте Обаме. Недавно она работала над программой о проблемах медицинского страхования, поднятой Обамой.