Слезы и молитвы дураков
Шрифт:
— Симонай!
— Строчите свою шапку… строчите!..
И прыщавый Семен вышел.
Морта закрыла лицо руками и бросилась ему вдогонку.
Но безумие, как и смерть, не догонишь.
Чужак лежал в
— Теперь уж он от нас не уйдет, — причитала Ципора. — Теперь уж он будет вместе с нами… Утром все сядем за верстак, а вечером похлебаем щи и ляжем спать… Когда он спит, он такой нормальный… как вы… как я… как эта лошадь…
— Сынок!.. — шептал Рахмиэл. — Арон!..
— Он не Арон, он — Цви, — поправляла старика Ципора. — Олень!.. А я… его олениха… А Гершен, Хацкл и Мордехай — его оленята… Мой олень, мой олень! — сквозь слезы говорила она.
Морта до боли сжимала вожжи.
Казимерас вздыхал, и от его вздохов солнце затянуло тучами, и разверзлись хляби небесные.
Такого дождя не было, кажется, со времен Ноя.
— Эй, ты не плачь! — воскликнула Ципора, запрокинув голову. — Ты же такой всемогущий!.. По ком ты, господи, плачешь? По ком?..
Зельда Фрадкина укладывала чемоданы.
Лукерья
Из дешевой материи шила пеленки праведнику Ошерова вдова — Голда.
Лесоруб Ицик расчищал от леса горизонт.
Рабби Ури смотрел в окно и ждал, когда с базара или из мясной лавки вернется домой муха-Рахель.
На пепелище вокруг своей груды вышагивал рекрут Нафтали Спивак.
Прыщавый Семен в ермолке, приколотой булавкой к волосам, раскачивал на кровати мертвого козленка.
Только дураки носили в ермолках воду на пожар, брели по этапу на каторгу, карабкались по лестнице в небо, умирали за чужие грехи, и возы с мертвыми дураками, землянами и небожителями, тарахтели по проселкам, по дорогам, по всей земле, от моря и до моря, от края и до края, и скрип тележных колес отдавался во Вселенной, как стон и предвестие.
XIX
Лупил дождь, и умные сидели дома.
— Хрю-хрю!
— М-у-у!
— И-го-го!