Слезы Макиавелли
Шрифт:
— Дурак! — только и сказала она.
Взбешенная Аннализа поспешно направилась к выходу. Гвиччардини с виноватым видом последовал за ней, тогда как Тереза отстала на несколько шагов. Едва девушка переступила порог церкви, как ее гнев улетучился. Она бросилась к старику, прислонившемуся к столетнему дубу, который, несмотря на преклонный возраст, был куда крепче человека.
— Дядюшка! Вы пришли за мной! — сказала она, нежно обнимая его.
— Как же я мог не сдержать слова? Ты все-таки моя любимая племянница!
— Я ваша единственная племянница! Пропустив эти слова мимо ушей, старик приветствовал Терезу
— Давно я не видел тебя на своих уроках, Пьеро. Когда же ты окажешь мне честь и придешь потолковать о философии с другими моими учениками?
Юноша вымученно улыбнулся.
— Вообще-то я хотел прийти сегодня утром, но, к сожалению, немного задержался из-за мессы. Вы не поверите, учитель, но вера стала для меня главным в жизни.
Тереза не могла оставить безнаказанной подобную ложь и резко двинула его локтем в живот. Едва не задохнувшись, Гвиччардини согнулся от боли. Марсилио Фичино наблюдал за этой сценой, не вмешиваясь. Старый философ по достоинству оценивал ту роль, которую Тереза играла в воспитании его юных учеников. Он знал, что, несмотря на внешнюю суровость, она испытывала к ним истинную нежность, и тем сильнее были затрещины, которые она раздавала, когда бывала недовольна их поведением.
Он слишком хорошо знал, как сложна жизнь, чтобы понимать, что роль педагога не сводится к раскрытию сокровенных глубин платоновской мысли. В сущности, уроки, которые каждый вечер преподносила Тереза в мареве своего трактира, стоили его лекций. Он вспомнил, как сам провел не одну ночь, шатаясь по трактирам Неаполя. Это было лет пятьдесят тому назад, когда он изучал в тех краях классические науки и человеческую природу. Здорово он тогда повеселился, много выпил, от многого его тошнило, но еще большему он научился.
К несчастью, ему пришлось спешно покинуть столицу Королевства обеих Сицилий, после того как один слишком ревнивый муж нанял двух громил и велел им принести его мужские принадлежности на серебряном блюде.
Не испытывая особого желания доживать свой век как Абеляр, Фичино сбежал и с трудом влачил за собой нагруженного книгами мула, живя на скудную плату за уроки, которые еще надо было найти. Потратив почти пять лет на обучение отпрысков обедневших деревенских аристократов, он понял, что ему следует стремиться к большему, если он не намерен ad vitam aeternam [5] прозябать в каком-нибудь селении, затерянном в Апеннинах.
5
Вечно (лат.).
И вот однажды зимним вечером он достал связку своих дипломов из кожаного футляра, в котором они бережно хранились. Он в последний раз перечитал эти свидетельства жизни, приведшей его к полному краху, а затем яростно швырнул их в огонь камина. Подождал, пока дипломы догорят, затем навьючил пожитки на мула и предоставил судьбе вести его в более благодатные края.
Он бесцельно бродил по дорогам и в марте 1467 года добрался до Флоренции. Ему посчастливилось найти место простого приказчика в книжной лавке Альфредо Пальмы, в которой, по слухам, был самый лучший в городе выбор книг. То, что он все время находился среди книг, кое-как примиряло его с убогой и
В этой книжной лавке он и встретил Лоренцо Медичи, который постоянно заходил туда за книгами. Глава могущественного рода провел целую ночь, беседуя с приказчиком, и был поражен и восхищен его обширными познаниями. Несколько недель спустя Великолепный сделал Фичино наставником своих детей, а через полгода доверил его попечению свою библиотеку, где хранилось огромное собрание рукописей и инкунабул, собранных благодаря внушительной сети шпионов, хорошо осведомленных торговцев и щедро оплачиваемых ученых.
Таким образом, за несколько лет Фичино стал очень влиятельным человеком. Вокруг него собирались философы по примеру Аргиропулоса, прибывшего из Греции, чтобы обучать отпрысков лучших семейств тайнам учения Аристотеля, а также художники, такие, как Андреа дель Верроккьо, чей бронзовый Давид, благородный и мощный, стоял на самом видном месте в гостиной дворца Медичи. Захваченный этим вихрем ума и таланта, Марсилио Фичино наслаждался каждым мгновением своей новой жизни. Так незаметно прошло время до рокового дня в 1492 году, когда умер Лоренцо Медичи.
Спустя два года народ изгнал его сына Пьеро и установил вместо власти Медичи республиканское правление. Постепенно один за другим художники, объединявшиеся вокруг Фичино, уехали из города, недовольные тем, что общественных средств не хватало, чтобы оплачивать их работу. Микеланджело Буонарроти перебрался в Рим, старый Верроккьо переселился в Венецию, где сенат осыпал его золотом, а его лучший ученик Леонардо нашел пристанище в Милане при дворе Сфорца.
Те немногие друзья, которые все же решили остаться, ныне уже умерли. Устав оттого, что в столице Тосканы не осталось ничего, кроме смутных воспоминаний о былом величии, Пико делла Мирандола заперся в своем замке и покинул его только в гробу. Бардо Корси, самый верный собутыльник Великолепного, неустанно оплакивал его кончину и зачах за несколько месяцев, злобно понося новую республику.
Одного за другим Фичино проводил их к месту вечного упокоения. Но самым скорбным стал для него день, когда он сопровождал тело Полициано в его последнюю обитель, простой склеп, вырубленный в усыпальнице церкви Санта-Кроче.
Несмотря на все молитвы, за ним смерть не приходила, и в ожидании своего часа Фичино все свои силы отдавал двум вещам, которыми он еще дорожил. Первой была Библиотека Медичи — последнее, что сохранилось из наследия его старого друга Лоренцо, а второй — его племянница Аннализа, которую он взял к себе пятнадцать лет назад, когда сгорел ее дом, а родители погибли в пожаре.
Сейчас Аннализе шел восемнадцатый год. Фичино дорожил ею, как произведением искусства, и постарался дать ей хорошее образование, обучив латыни и греческому; он всегда был готов выполнить всякое ее желание.
Теперь он с улыбкой любовался результатом своего воспитания.
— Ты все еще хочешь сходить за книгами в Библиотеку?
— Еще бы! Вот уже по меньшей мере неделя, как вы меня туда не водили!
— Тогда пойдем! — весело предложил старик.
— Я пойду с вами, — заявил Гвиччардини, которого привлекал не столько ум старого философа, сколько совершенные формы его племянницы.