Слезы на льду
Шрифт:
Ради того, чтобы подготовиться к возможному участию в чемпионате Швейцарии, а затем (если удастся) к отборочному предолимпийскому чемпионату Европы, Белоусова и Протопопов решили отменить ежегодный отпуск на Гавайях – вместо этого уехали на двухмесячные тренировки в Бостон. Как объяснили, в Швейцарии естественный городской каток уже растаял, а аренда искусственного обходится намного дороже, нежели в США.
Кроме этого, в Америке, по словам фигуристов, похоже, нашлась фирма, которая берется по чертежам Протопопова сшить именно такие ботинки, в которых пара катается
Когда я спросила Протопопова, можно ли подъехать к ним в гостиницу и сфотографировать ботинки с коньками – те самые, легендарные, его собственной модели, – он отказал:
– Чего их фотографировать? Я считаю, что вам это не нужно.
Фотографу, подошедшему с той же просьбой, Протопопов ответил:
– Если вам так нужна эта съемка, могли бы и заплатить.
Потом за 150 долларов он дал разрешение сделать два снимка. Потом снова передумал («Мила уже упаковала сумку и не хочет ее распаковывать»).
В последней надежде уговорить фигуристов я обратилась за помощью к Вернеру. Ответ был как ушат холодной воды:
– Я тебя всегда предупреждал, что Протопоповы на льду и вне его – это совершенно разные люди. Я люблю тех, которые на льду. И только…
«Самое страшное – в восемнадцать лет сознавать, что все лучшее в жизни уже позади», – сказала как-то выдающаяся гимнастка Наталья Кучинская, чья звезда, взошедшая, как всегда бывает в гимнастике, крайне рано, столь же стремительно закатилась.
Сознавать, что жизнь позади, страшно в любом возрасте. Может быть, поэтому расставание со спортом всегда трагедия. За свою жизнь я не встречала человека, который бы не боялся ухода и не старался бы максимально оттянуть этот момент.
В такой ситуации девять человек из десяти теряют способность трезво ее оценить и сказать самому себе: «Все! Хватит!» И начать жизнь сначала. Облегчить этот переход мужчине может работа. Женщине – семья, дети.
Думаю, Белоусовой и Протопопову изначально было гораздо сложнее, чем кому-либо. Им говорили, что они непростительно стары для фигурного катания и тридцать лет назад, и сорок пять – когда фигуристы только-только начинали выступать вместе. Похоже, обида, тогда пережитая ими, засела занозой навсегда.
Уехав из России в 1979-м, Белоусова и Протопопов обрубили себе (и тогда казалось, что навсегда) дорогу назад. В единственную страну, где тысячи людей, несмотря на опалу фигуристов, восхищались ими по-прежнему. В Швейцарии 44-летняя Людмила и 47-летний Олег могли только продолжать кататься. Ничем другим они просто не заработали бы на дальнейшую жизнь.
– В России мы всегда чувствовали себя одинокими и беспомощными эмигрантами, – говорил Протопопов в Лозанне в одном из интервью. – За что нам любить эту страну?
– Я регулярно смотрю программы российского телевидения. Увиденного вполне достаточно, чтобы не испытывать никакого желания приехать в Россию, – говорил он в другой беседе. – Если когда-нибудь и приеду, то лишь затем, чтобы сходить на могилку матери. Она умерла после
В Швейцарии, гражданами которой Белоусова и Протопопов стали несколько лет назад, у них до сих пор нет собственного дома. Есть небольшая арендуемая квартирка в Гриндельвальде – небольшом, но достаточно известном горном курорте. В 1982-м, когда фигуристы закончили кататься в «Ice Capades», вместо покупки собственного жилья по обоюдному решению они решили сделать фильм. О себе.
Все деньги (по словам Протопопова, около миллиона франков) были потрачены на покупку профессиональной аппаратуры, аренду катка, съемки. Осветительные установки были заказаны в Германии. Фильм снимал 17-летний фигурист, родители которого в 1968-м перебрались в Швейцарию из Чехословакии. Костюмы к каждому из показательных номеров Людмила шила сама. На той самой, привезенной из Питера, машинке.
Тысячи метров пленки (16 часов чистого катания без единого дубля) существуют в единственном экземпляре: ни одна компания не берется сделать из отснятого материала фильм.
– Я пробовал монтировать пленку сам, сделал кассету продолжительностью один час двадцать минут, – говорил Протопопов. – Все, кто видел, соглашаются, что работа в высшей степени профессиональная, а сам фильм уникален. Мы пытались обращаться в компании, которые занимаются производством кассет или телевизионных материалов такого рода. Но все хотят получить фильм даром. Если найдутся состоятельные люди, способные по-настоящему оценить то, что у нас есть, возможно, я соглашусь продать пленку. Пока таких предложений нет. Хотя, может, это к лучшему. Мне, например, было страшно печально смотреть, как на аукционе распродавались личные вещи «Битлз». Не хотел бы увидеть, как подобным образом продают нашу с Милой жизнь…
Книга, которую Протопопов начал писать в Швейцарии, скорее всего тоже никогда не будет закончена. В 1997-м в ней было около 500 страниц. По мнению автора, в этом объеме он не написал и половины того, о чем надо написать. Когда Протопопов рассказывал, что сам, случается, читает написанное часами и не может оторваться, я вдруг поняла, что эту книгу он никогда не отдаст ни одному редактору в мире: для него она (как, впрочем, и фильм) – выношенный и выстраданный ребенок. А собственных детей не отдают в переделку.
– У вас есть какие-нибудь любимые женские дела? – спросила я Милу, когда мы беседовали в Лозанне. Она пожала худенькими плечами:
– Разве что кухня. Я много готовлю, все съедается, как правило, в тот же день. Раньше шила, теперь в этом нет необходимости. У нас есть небольшой огородик – три грядки. Одно время выращивали огурцы, теперь зелень. Просто так, для удовольствия. Еще есть три вишенки – сестра привезла из Москвы. Но ягоды постоянно склевывают птички. Двенадцать лет жила приблудная кошка. Когда мы уезжали на гастроли, она даже плакала. А два года назад умерла. Похоронили мы ее прямо у дома, под елочкой.