Слёзы Рублёвки

Пересвет Александр Анатольевич

— Да… Спасибо…

Так вот. Есть идея сделать программу про императорский русский фарфор. А он, в основном, в Эрмитаже. В Ленинграде. То есть дня на два-три минимум мне надо туда отъехать. А я боюсь Максимку одного оставить. Конечно, няня есть. И горничная, если что, поможет. Вы же знаете, Витя им продолжает платить… Но всё же… И с собой его брать неудобно. Целая группа едет. Да и маленький он ещё. Вот я и хотела спросить: могу ли я попросить Витю побыть эти дни с сыном? Не повредит ли это?

Я задумался. Точнее, сделал вид, что задумался. На самом деле всё

шло ещё лучше, чем я рассчитывал. Серебрякову очень надо было бы появиться в родном доме! Это должно было оказать мощное ностальгирующее воздействие. А уж связать его с подрастающим сыном, с необходимостью побыть со своим ребёнком, да ещё… Да ещё появиться в доме не понурым побеждённым, чего ему никогда не позволила бы гордость, а почти что избавителем, решателем проблемы!

Нет, это было положительно хорошо! Что-то подобное я планировал предложить Анастасии попозже. Но тут случай, можно сказать, сам бежит в руки. Помогает отечественной медицине.

— Настя, — бодро сказал я, 'подумав'. — Мне кажется, это необходимо сделать. Даже если бы у нас с вами не велась определённая работа, то для такого случая помощь отца всегда необходима. А тут вы ему даёте не просто уважительную, а почётную причину хотя бы на время вернуться домой. Насколько я в курсе дела, он уже относительно долгое время не встречался со своей… подругой. Возможно, дела, возможно, другие какие-то, более благоприятные для нас причины. В любом случае, всем нам будет весьма полезно, если он проведёт дома несколько дней. Тем более со своим — с вашим общим! — сыном.

Так что звоните ему смело, не бойтесь.

— А…

Она сухо сглотнула.

— А встретиться с ним нужно? Передать Максимку с рук на руки?

Я пожал плечами:

— Почему бы нет? Только, думаю, он ещё не готов. Наверняка сделает как-то так, чтобы 'не успеть' с вами встретиться. Но это ничего! А вот если бы вы сумели так вернуться, чтобы застать его в доме…

* * *

Да, Питер был велик! Хотя и жалок.

Но жалок одномоментно, сегодня. После мерзости запустения последних лет советской власти и первых лет 'реформ'. А велик вечно. Величественно вечно велик.

— Ничего, восстанавливаем постепенно, — уверенно рассказывала Маринка, сокурсница Анастасии ещё по Плешке.

Причём это 'мы' было вполне органично: подруга начинала карьеру строительным инженером. А теперь работала в мэрии. Подчас сама смеялась над оказавшимися неистребимыми 'ухватками прораба'. Но город свой знала, обожала и восхваляла даже тогда, когда признавала и убогость дворов, и 'разворовку' кольцевой дороги, и замызганность домов-памятников.

Она и в институте, то есть в академии теперь, вечно вступала в споры о сравнительных достоинствах двух столиц. И всегда выходило как-то, что Петербург — лучше. И с Анастасией они нашли общий язык, любя в компаниях подначивать друг друга на предмет, чей город лучше.

А вот Витька её недолюбливал. После его посёлка, как он проговорился однажды, подвыпив, все эти споры столичных кажутся дурью и жлобством. Посмотрели бы, на чём Россия стоит, так сразу бы примолкли.

В общем, при нём они в подобные

дискурсы о столицах не вступали. А там уж и не до них стало — ссора с Витей, диплом, поиск работы…

Сегодня Маринка была, конечно, не та весёлая студентка. То есть весёлой она осталась. Но несколько раздалась, заимела мужа-чиновника и двух детей. Отстроила себе мощную дачу. 'Не домик на Рублёвке, — объявила она, когда показывала ей свой участок, ещё не подозревая, что Анастасия как раз на Рублёвке и живет. — Но тоже ничего. Денег у нас не как у олигархов, но ведь и строим сами. А если не дура, то и для себя кусочек отгрызёшь…'

Но главное, теперь у бывшей сокурсницы имелись более чем уверенные связи в петербургских важных кругах. Как хозяйственных, так и административных. Что было весьма полезно Насте, привезшей сюда небольшую команду телевизионщиков, чтобы сделать передачу об императорском фарфоре. Конечно, с Петровским, директором Эрмитажа, Анастасия сама созвонилась. Но чтобы хорошо 'полить', как выражался её оператор, не только музей, но и прочие интересные места в Петербурге, помощь Маринки могла оказаться не лишней.

Например, желательно было бы попасть на Пушкинский завод. А с тем как раз у Серебрякова были какие-то трения. И ведущей с той же фамилией было бы неглупо подстраховаться в мэрии. Хотя формально ничего общего два субъекта — один управляющий, другой хозяйствующий — не имели.

Хотя, кажется, и трения у Вити с прежним руководством существовали…

А ещё необходимо было, чтобы Маринка по-настоящему, поближе свела её с директором Эрмитажа. Тот сидел, по мнению Анастасии, на золоте, но не мог или не хотел запустить его в дело.

Вернее, ему нельзя было запускать в дело никакое из сокровищ музея. Но на них, сочла Настя, вполне можно заработать, не только не пуская их в оборот, но и даже не трогая их с места.

Блестящая идея эта пришла ей в голову, когда она в рамках подготовки передачи в первый же день в Питере явилась осматривать фарфоровые коллекции Эрмитажа. Долго и задумчиво разглядывала она сервизы императорских фамилий, пускаясь мыслями в прошлое, где эти тарелки и блюдца были не предметами хранения, а столовой посудой. И её, посуду эту, касались руками императоры Александры и Николаи, её трогали руки приглашённых к царскому столу вельмож и знаменитых генералов, ею любовались иностранные послы и гости…

А ведь кто-то эту посуду делал. Точно так же, как Витя.

А почему бы ему такую и не сделать? Договориться с тем же, например, Эрмитажем о том, чтобы произвести полные, аутентичные копии императорских столовых — или чайных, неважно! — наборов. Поставить все вензеля, все клейма. И начать продавать! Определённый процент — как авторское ройялти — музею. Остальное — себе.

Хотя нет, неинтересно, прыгнула мысль дальше. Кому нужны тысячи императорских сервизов! Будет та же история, что с гэдээровской 'Мадонной': хорошо, но так много, что среди понимающих стало кичем. Признаком дурного тона. Разве только с той разницей, что не будет теперь советских туристов, раскупающих сервизы эти десятками.